— Пожалуй, нет. Не сегодня. — Она бросила взгляд на сестру и Грейс. Они пребывали в ужасе.
Амелия же была в восторге.
Она чувствовала себя самой собой, чего никогда не позволяла себе в его присутствии, а также перед его прибытием и после его ухода.
Все всегда крутилось вокруг него: Уиндем то, Уиндем это, — и как удачно, что она помолвлена с самым красивым герцогом в стране, даже не шевельнув мизинцем.
Однажды Амелия дала волю своему суховатому чувству юмора, заметив, что ей все же пришлось потрясти детской погремушкой, и была вознаграждена парой осуждающих взглядов и одним упреком в неблагодарности. Последний исходил от матери Джасинды Леннокс за три недели до того, как на Джасинду обрушилась лавина брачных предложений.
Поэтому Амелия обычно помалкивала и делала то, что от нее ожидали. Но сейчас…
Сейчас она не в Лондоне, не под надзором своей матери, и ей так надоело, что он держит ее на привязи. В самом деле, если бы не он, она нашла бы себе кого-нибудь другого. Она могла бы развлекаться и целоваться с мужчинами.
О, ладно, поцелуи — это, пожалуй, слишком. Она не идиотка, чтобы рисковать своей репутацией. Но она могла бы фантазировать на эту тему, чего она определенно никогда себе не позволяла.
А затем, поскольку Амелия не имела понятия, когда она снова почувствует себя такой бесшабашной, она улыбнулась своему будущему мужу и сказала:
— Но вы должны танцевать, если вам хочется. Уверена, здесь полно дам, которые будут счастливы составить вам компанию.
— Но я хотел бы потанцевать с вами, — настаивал он.
— Возможно, в другой раз, — отозвалась Амелия, одарив его лучезарной улыбкой. — Пока!
И спокойно двинулась прочь, хотя ей хотелось припустить вприпрыжку, что она и проделала, свернув за угол.
Томас Кавендиш привык считать себя разумным человеком, особенно с тех пор как его высокое положение в качестве седьмого герцога Уиндема позволяло ему предъявлять к жизни неразумные требования. Он мог безумствовать, одеваться в розовое, объявлять мир треугольным, и высшее общество внимало бы каждому его слову с самым почтительным видом.
Его отец, шестой герцог Уиндем, хотя и не безумствовал, не одевался в розовое и не объявлял мир треугольным, определенно был весьма неразумным человеком. По этой причине Томас гордился своим ровным характером, святостью своего слова и — хотя он предпочитал не афишировать эту сторону своей натуры — своей способностью воспринимать с юмором нелепые ситуации.
А эта ситуация определенно была нелепой.
Но когда новость об уходе леди Амелии из зала распространилась, и головы одна за другой стали поворачиваться в его сторону, Томас начал понимать, что линия между юмором и яростью не намного шире, чем лезвие ножа.
И вдвое острее.
Леди Элизабет взирала на него с изрядной долей ужаса, словно он мог превратиться в чудовище и растерзать кого-нибудь в клочки. А Грейс — черт бы побрал эту маленькую нахалку — выглядела так, словно вот-вот разразится смехом.
— Не вздумайте, — предостерег он ее и повернулся к Элизабет. — Мне сходить за ней?
Та уставилась на него с непонимающим видом.
— За вашей сестрой, — пояснил он.
Никакой реакции. Милостивый Боже, чему только учат женщин в наше время?
— Сходить мне за леди Амелией? — произнес он с нажимом. — Моей нареченной невестой. Той самой, которая только что дала мне от ворот поворот.
— Я бы так не сказала, — выдавила наконец Элизабет.
Он устремил на нее более долгий взгляд, чем было удобно — для нее, разумеется, он-то чувствовал себя вполне непринужденно, — затем повернулся к Грейс, которая, как он давно понял, была одной из немногих людей на свете, на чью честность он мог полагаться.
— Мне пойти за ней?
— О да, — сказала она, лукаво поблескивая глазами. — Идите.
Томас слегка приподнял брови, гадая, куда могла направиться строптивая девица. Вряд ли она уехала с вечера. Парадные двери выходили на Главную улицу Стэмфорда — не самое подходящее место для одинокой женщины. Позади здания располагался небольшой сад. Томасу никогда не представлялось случая побывать там лично, но он слышал, что немало брачных предложений делалось в его тенистых зарослях. И не всегда добровольно, учитывая состояние одежды тех, кого заставали врасплох в заднем саду Линкольнширского зала для танцев и ассамблей.
Впрочем, Томас не опасался, что его застанут наедине с леди Амелией Уиллоуби. Ведь он уже прикован к этой девице, не так ли? И вряд ли ему удастся откладывать свадьбу и дальше. Он предупредил ее родителей, что им — придется подождать, пока ей не исполнится двадцать один год, и наверняка она вскоре достигнет этого возраста, если уже не достигла.
— Как я понимаю, у меня два выхода, — промолвил Томас. — Сходить за моей очаровательной невестой, притащить ее назад и станцевать с ней, чтобы продемонстрировать почтенной публике, что она у меня на коротком поводке.
В глазах Грейс мелькнуло веселье. Элизабет слегка позеленела.
— Но это будет выглядеть, как будто меня это волнует, — заметил он.
— А разве нет? — поинтересовалась Грейс.
Томас задумался. Конечно, его гордость задета, но в основном выходка Амелии его позабавила.
— Не слишком, — ответил он и, поскольку Элизабет была ее сестрой, добавил: — Прошу прощения.
Та слабо кивнула.
— С другой стороны, — продолжил он, — я могу просто остаться здесь, отказавшись устраивать сцену.
— Вообще-то сцена уже имела место, — возразила Грейс не без иронии.
Томас снисходительно улыбнулся.
— Вам повезло, что вы единственное существо, которое делает мою бабушку выносимой для окружающих.
Грейс повернулась к Элизабет:
— Меня определенно не уволишь.
— Как бы меня к этому ни искушали, — добавил Томас.
Это было неправдой, они оба знали. Если бы понадобилось, Томас упал бы перед ней на колени, чтобы упросить ее остаться на службе у его бабки. К счастью для него, Грейс не выказывала никакого желания уволиться.
Тем не менее он упал бы на колени, утроив при этом ее жалованье. Каждая минута, которую Грейс проводила в обществе его бабушки, избавляла его от этой утомительной обязанности, что было поистине бесценно.
Впрочем, в данный момент это не являлось его насущной заботой. Его бабушка благополучно пребывала в соседней комнате в компании своих закадычных приятельниц, и он рассчитывал, что ему удастся побывать на вечере и удалиться, не обменявшись с ней ни единым словом.
Другое дело его невеста.
— Пожалуй, мне следует дать ей несколько минут, чтобы насладиться своим торжеством, — сказал Томас, приняв решение. Он чувствовал необходимость продемонстрировать свою власть — какие ту! могут быть вопросы? — и не испытывал восторга от идеи, что публика вообразит, будто он очарован своей невестой.
Он не из тех, кто склонен очаровываться.
— Очень великодушно с вашей стороны, — отозвалась Грейс с улыбкой, которая не вызвала у него ничего, кроме досады.
Но он ограничился тем, что пожал плечами.
