— Действительно. Будьте здоровы, — учтиво распрощался Холмс. — Вы очень помогли нам.
Когда мы отошли от ломбарда, Холмс издал тихий смешок:
— Этот Джозеф Бек — изрядный ловкач. Возись с ним сколько угодно, но он не сдвинется ни на дюйм.
— А я подумал, что он охотно сотрудничал с нами.
— Конечно. Но стоило ему понять хоть слабый намек на официальность, и у нас пропал бы весь день.
— Ваша версия, Холмс, что изъятие скальпеля имеет символическое значение, кажется, верна.
— Может быть, хотя этот факт не слишком важен. А теперь в распорядке дня — визит в приют на Монтегю-стрит, к мисс Салли Янг. По всей вероятности, вы уже сформировали мнение о двух женщинах, которых мы ищем?
— Конечно. Та, что заложила футляр, явно находилась в стесненных финансовых обстоятельствах.
— Возможно, Ватсон, хотя далеко не безусловно.
— Почему же в таком случае она заложила набор?
— Я склонен думать, что с ее стороны это была услуга другому лицу. Кому-то, кто не мог или не хотел показываться в ломбарде. Хирургический набор — вещь не из женского обихода. А как насчет той, что выкупила залог?
— О ней ничего не известно, кроме того, что у нее изуродовано лицо. А не может ли она быть жертвой Потрошителя, которая избежала смерти от его рук?
— Браво, Ватсон! Восхитительная гипотеза. Но я отметил нечто иное. Вспомните, что герр Бек, говоря о покупательнице, называл ее женщиной, а вот о той, которая принесла залог, говорил в куда более уважительном тоне, называя ее леди. Следовательно, мы можем предположить, что мисс Салли Янг имеет право требовать к себе уважения.
— Да, Холмс. Готов признать, что эта деталь ускользнула от меня. Покупательница принадлежит к более низкому слою общества. Может, и проститутка. Ведь в этом районе полно таких несчастных.
Монтегю-стрит лежала неподалеку — менее чем в двадцати минутах ходьбы от ломбарда. Выяснилось, что это небольшая поперечная улица, соединяющая Парди-Корт и площадь Олмстед; этот квартал пользовался известностью как пристанище кишащих в Лондоне попрошаек. Мы свернули на Монтегю-стрит, но через несколько шагов Холмс остановился:
— Ага! И что же мы тут имеем?
Вслед за ним я посмотрел на арку старинного каменного дома. Там была надпись, состоящая из одного слова: «Морг». Я не отношу себя к особо чувствительным натурам, но, глядя в мрачную глубину прохода, напоминающего туннель, я испытал тот же упадок духа, который охватил меня при первом взгляде на Ширский замок.
— Это не приют, Холмс, — сказал я. — Разве что для мертвецов.
— Давайте отложим суждения, пока не разберемся во всем, — ответил он и толкнул скрипучую дверь, за которой открылся мощеный двор.
— Здесь отчетливо пахнет смертью, — сказал я.
— И весьма недавней, Ватсон. Что иное могло привести сюда нашего друга Лестрейда?
В дальнем конце двора разговаривали между собой двое людей, и Холмс узнал одного из них быстрее, чем я. Это и в самом деле был инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда. По сравнению с тем, каким я его помнил, он похудел и еще больше напоминал хорька.
Лестрейд повернулся на звуки наших шагов. Он был удивлен и не пытался этого скрыть.
— Мистер Холмс! Что вы здесь делаете?
— Как приятно видеть вас, Лестрейд! — с теплой улыбкой воскликнул Холмс. — Становится спокойней на душе, когда видишь, что Скотленд-Ярд идет по следу.
— Можно и без сарказма, — буркнул Лестрейд.
— Вы нервничаете? Похоже, у вас серьезные неприятности.
— Если вы не знаете, в чем дело, значит, не читали утренних газет, — коротко бросил Лестрейд.
— Вы совершенно правы.
Повернувшись, полицейский обратил внимание на мое присутствие:
— Доктор Ватсон! Давненько наши дорожки не пересекались.
— Очень давно. Надеюсь, у вас все в порядке?
— Порой приступы люмбаго. Но я потерплю. — И мрачно добавил: — По крайней мере, пока не увижу, как вздернут этого уайтчепельского маньяка.
— Снова Потрошитель? — резко бросил Холмс.
— Он самый. Четвертое нападение, мистер Холмс. Вы, конечно, читали о нем, хотя я что-то не слышал, чтобы вы предлагали свои услуги.
Холмс не стал парировать этот выпад. Вместо этого он бросил взгляд в мою сторону:
— Мы приближаемся, Ватсон.
— О чем речь? — воскликнул Лестрейд.
— Говорите, четвертое? Вы, без сомнения, имеете в виду четвертое зафиксированное убийство?
— Зафиксированное или нет, Холмс…
— Я хочу сказать, что у вас не может быть уверенности. Вы обнаружили тела четырех жертв Потрошителя. Но могли быть и еще — предположим, они расчленены и тщательно скрыты или уничтожены.
— Приятная мысль, — пробормотал Лестрейд.
— По поводу четвертой жертвы… Я хотел бы взглянуть на тело.
— Там, в морге. А вот и доктор Мюррей. Он тут командует.
Доктор Мюррей был бледен лицом и худ, как скелет. Мне понравилась его сдержанная манера поведения. В нем чувствовалась внутренняя отрешенность, часто свойственная тем, кто имеет дело с трупами. Лестрейд представил нас, доктор коротко поклонился и сказал:
— Я тут командую, это верно, но меня больше знают как директора соседнего приюта. Там у меня хоть какие-то возможности помогать людям. Бедняги, которые попадают сюда, уже не нуждаются ни в помощи, ни в поддержке.
Лестрейд повел нас к дверям, за которыми стоял едкий запах формалина, слишком хорошо знакомый мне со времен службы в Индии.
Помещение, в котором мы оказались, наглядно демонстрировало, как мало мы уважаем достоинство покойников: даже не комната, а длинный широкий коридор; стены и потолок покрыты грубой побелкой. По одной стороне тянулись подмостки, на которых почти вплотную друг к другу громоздились деревянные столы. Больше половины из них были заняты застывшими фигурами, прикрытыми простынями. Лестрейд повел нас в дальний конец.
Там тянулась другая платформа со своими столами и останками тех, кто еще недавно были людьми. Она была чуть выше, чем предыдущая, и над ней была надпись «Сегодняшние трупы».
— Анни Чэпмен, — мрачно сказал Лестрейд. — Последняя жертва нашего мясника. — С этими словами он откинул простыню.
Холмс всегда был объективен и сдержан во всем, что касается преступности, но сейчас на его лице отразились жалость и скорбь. Должен признаться, что и у меня — при том, что я-то уж привык к виду смерти и в постели, и на поле боя, — даже у меня перехватило дыхание. Девушка была выпотрошена, как скот на бойне.
К своему удивлению, я увидел, что Холмс разочарован.
— На лице нет шрама, — словно сетуя, пробормотал он.
— Потрошитель не уродует лица, — сказал Лестрейд. — Он уделяет внимание более интимным частям тела.
Холмс превратился в воплощение холодной аналитичности. Сейчас он был прозектором в анатомичке.
— Ватсон, обратите внимание на мастерство, с которым он занимался своей дьявольской работой. Это доказывает то, о чем мы читали в прессе. Злодей не нападает на кого попало.
