официальностью — «мисс Бриджертон»? После всего, что между нами было, — добавил он со значением.
— У нас ровно ничего не было, ужасный вы человек, — не могла не рассмеяться она. — Но тем более можете называть меня по имени.
— Прекрасно. — Он снисходительно поклонился. — А вам я милостиво разрешаю называть меня «ваша светлость».
Она с улыбкой ударила его по руке.
— Хорошо, — согласился он. — Я понял, что вы хотели сказать. Тогда «Саймон», если посмеете.
— Посмею, — заверила она.
— Что ж, — он наклонился к ней, она увидела совсем близко его горячие, такими они показались, зрачки, — мне просто не терпится услышать, как вы произносите мое имя.
У нее было ощущение, что он говорит о чем-то другом, не только об имени, но не была твердо уверена, что это чувство ее не обманывает. Какая-то жаркая волна охватила ее лицо, руки, и невольно она попятилась и отгородилась спинкой кресла.
— Какие красивые цветы вы принесли.
Он слегка прикоснулся к букету кончиками пальцев.
— Голландцы умеют выращивать их.
— Чудесный букет!
— Но он не для вас.
— Что?
— Он для вашей матери.
— Ах, как умно и дипломатично, Саймон! — На имени она сделала ударение. — Мама просто растает от удовольствия. Но вам это не сулит ничего хорошего.
— Отчего же?
— Ваша любезность только утвердит ее в мысли, что вас нужно быстрее тянуть к алтарю. И станет это делать с упорством десяти матерей.
— Боже, тогда возьмите букет себе!
— Теперь уже нет!.. Насколько понимаю, мама и без букета доверяет вам больше, чем кому бы то ни было. Так надолго она еще не оставляла меня с мужчинами. Кроме братьев, конечно.
— Неужели?
— Во всяком случае, время от времени подходила к дверям.
— Возможно, и сейчас стоит там?
Дафна повернула голову, прислушалась.
— Нет, я бы слышала стук ее каблуков. — Она снова подняла на него глаза. — Но прежде чем она вернется, хочу поблагодарить вас.
— За что, если не секрет?
— Ваш замысел хорошо действует. По крайней мере в мою пользу.
— Уже? Каким образом?
— Разве вы не заметили, сколько кавалеров пожаловало сегодня ко мне чуть ли не с утра?
Он скрестил руки на груди, насмешливо улыбнулся:
— Я с трудом сосчитал их.
— Такого наплыва никогда не было. Мама просто раздулась от гордости! Даже Гумбольдт, наш дворецкий, сиял. Я с рождения не видела улыбки на его лице. Ой, смотрите, у вас намок сюртук! Это от цветов. Вы их слишком сильно прижимали.
Она непроизвольно приблизилась, прикоснулась к его одежде, желая стряхнуть водяные капли. И тут же отпрянула, поняв, что делает не то, ощутив сквозь ткань жар и силу его тела.
«Господи, какой жар там, под сорочкой!»
Она залилась румянцем до самой шеи.
На губах Саймона появилась его очаровательно-противная улыбка.
— Отдал бы все свое состояние, — негромко произнес он, — чтобы разгадать, о чем вы сейчас подумали.
Дафна вспыхнула еще больше (если это было возможно) и даже раскрыла рот, чтобы дать отпор наглецу, но, к счастью, в этот момент в комнату вплыла леди Бриджертон.
— Прошу простить, что так надолго оставила вас! — воскликнула она. — У этого Косина лошадь потеряла подкову, и я, конечно, сопроводила его в конюшню и помогла отыскать конюха и этого… как его… кузнеца.
Слушая речь матери, Дафне оставалось только безмерно удивляться, ибо за всю свою жизнь она не помнила, чтобы нога леди Бриджертон переступала порог конюшни.
— Вы исключительно доброжелательная хозяйка, — сказал Саймон, вновь подхватывая букет и вручая ей. — Это для вас. Извините, что не успел раньше.
— Мне? Вы говорите правду?
Что-то трогательно-детское было в ее возгласе, в расширившихся глазах, из чего Дафна сделала запоздалый вывод, что, видимо, многие годы никто не дарил цветов ее матери. Даже покойный супруг. Бедная мама, она давно уже забыла, что когда-то была женщиной. Вернее, другие, и в первую очередь ее дети, забыли об этом.
— Не знаю, что и сказать вам, ваша светлость… — Вайолет все еще не могла успокоиться.
— Попробуй просто сказать «спасибо», мама, — посоветовала Дафна, смягчив очередную колкость теплой улыбкой.
— Ох, Дафна, ты гадкая девчонка! — Вайолет шлепнула ее по руке.
Она сама была похожа в эти минуты на разыгравшуюся девчонку. Дафна не могла припомнить, когда мать выглядела так молодо.
— Благодарю вас, ваша светлость, — продолжала Вайолет. — Этот чудесный подарок имеет для меня особое значение, я его не забуду.
Было видно, что Саймон собирался что-то ответить, но потом передумал и молча почтительно наклонил голову.
А Дафна сказала себе: как мало бывает нужно для того, чтобы человек пусть ненадолго, но почувствовал себя счастливым. И Саймон сумел сделать это… Саймон. Герцог Гастингс…
«Я буду дурой, — решила она, мысленно улыбнувшись самой себе, — если не сумею влюбиться в такого человека. И будет совсем хорошо, — добавила она тоже мысленно, — если герцог разделит мои чувства. А пока неплохо бы хоть чем-то помочь матери, проявить внимание».
— Мама, — сказала Дафна, почти изнемогая от переполнивших ее добрых чувств. — Я принесу тебе вазу.
— Что? — От удивления Вайолет чуть не уронила букет, который не переставала нюхать. — Да, конечно. Скажи Гумбольдту, пускай найдет ту хрустальную, моей бабушки.
Дафна уже направилась к двери, чтобы выполнить это сложное поручение, когда на пороге возникла крупная и довольно грозная фигура старшего брата.
— А! — вместо приветствия сказал он, — вот с тобой-то я и хотел продолжить разговор, сестрица.
— Немного позднее, Энтони, — миролюбиво ответила она, — Мама просила принести вазу. Гастингс преподнес ей цветы.
— Он здесь? — не скрывая неодобрения, спросил Энтони. — Что ты делаешь у нас, Саймон?
— Наношу визит твоей сестре, как видишь.
Энтони прошел в глубь комнаты. Вид у него по-прежнему был разгневанный. Настоящая грозовая туча на человеческих ногах.
— Я, кажется, не давал тебе разрешения ухаживать за моей сестрой! — прогремел он. — Проявлять столь повышенное внимание!
— Это разрешила я, — сказала леди Бриджертон, подходя к сыну и чуть не тыча ему в нос букет. — Посмотри, какие тюльпаны! Они прекрасны, не правда ли?
Энтони невольно пришлось их понюхать, даже немного запачкать нос пыльцой.
— Мама, — проворчал он, отстраняясь, — я хочу поговорить с герцогом.
