— Поедешь в Нортамберленд? Или в Лондон?
Женишься во второй раз, хотелось спросить ей.
— Что я буду делать? — размышлял он. — Думаю, что ничего из того, что мне бы понравилось.
Миранда откашлялась.
— Я знаю, что ваша мама надеется, что ты поживешь в Лондоне, когда Оливия приедет на светский сезон.
— Оливия не нуждается в моей поддержке.
— Нет, — согласилась она. А потом, поступившись гордостью, добавила: — Но я нуждаюсь.
Он повернулся и вопросительно приподнял брови.
— Ты? Я подумал, что ты уже полностью покорила моего брата.
— Нет, — быстро сказала она. — То есть, я имею в виду, что не знаю. Он еще слишком молод, тебе так не кажется?
— Он старше тебя.
— На три месяца, — уточнила она. — Он еще учится в университете, и не может хотеть обрести семью так рано.
Он проницательно глянул на нее, склонив на бок голову.
— А ты хочешь? — спросил он.
Миранда боролась с желанием спрыгнуть с кабриолета. Если и были какие-то вопросы, которые не стоило задавать леди, то это явно один из них.
— Да, я хотела бы когда-нибудь выйти замуж, — решилась ответить она, и ее щеки предательски зарделись.
Он долго и пристально рассматривал ее.
Ее нервировал его взгляд. Она совершенно не могла понять, что при этом он думает, и была рада, когда он решил нарушить повисшую между ними тишину:
— Хорошо. Я подумаю. В конце концов, я твой должник.
О господи, у нее голова пошла кругом.
— Должник?
— Да. Для начала, я должен перед тобой извиниться. То, что случилось вчера вечером… Это было непростительно. Поэтому я и настаивал, чтобы проводить тебя домой, — он откашлялся. — Я должен просить прощения, и подумал, что уместнее сделать это конфиденциально.
Она смотрела перед собой.
— Прилюдное извинение потребовало бы, чтобы мы сказали всей семье, за что точно я хочу извиниться, — продолжил он. — Я подумал, что ты не захочешь, чтобы они знали.
— Ты сам не хочешь, чтобы они знали.
Он вздохнул и рукой взъерошил свои волосы.
— И это тоже. Я совсем не горжусь своим поведением, и не хотел бы, чтобы семья об этом узнала. А кроме того, я подумал, что и ты этого не хочешь.
— Извинения приняты, — мягко сказала она.
Тернер облегченно вздохнул.
— Я не знаю, почему я так поступил, — продолжал объяснять он. — Это не было вызвано желанием. Я не понимаю, почему так случилось. Но в этом нет твоей вины.
Она глянула на него. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, о чем она думает.
— Ах, черт… — он снова вздохнул и отвел взгляд. Блестящая работа, Тернер. Поцеловать девушку, а потом сказать, что сделал это без всякого желания. — Извини, Миранда. Все — неправильно. Я — задница. Совершенно ничего не соображаю в последние дни.
— Возможно, тебе стоит написать книгу, — с горечью сказала она. — Сто один способ оскорбить молодую леди. Осмелюсь сказать, что, по крайней мере, пятьдесят пунктов для нее уже готово к этому времени.
Он снова глубоко вздохнул. Он не привык извиняться.
— Не то чтобы ты была непривлекательной.
Лицо Миранды приняло недоверчивое выражение. Не столько из-за его слов, как он понял, а в самом факте, что он вынуждает ее сидеть и выслушивать от него вещи, которые смущают их обоих. Он знал, что должен остановиться, но тоскливое выражение ее глаз побудило его зачерствевшее за многие годы сердце сделать все так, как положено.
Миранде девятнадцать. Ее опыт общения с мужчинами ограничивался Уинстоном и им самим. По большому счету, скорее как с братьями. Девушка, должно быть, чертовски смущена. Уинстон внезапно решил, что она Афродита, королева Елизавета и дева Мария в одном лице, а сам Тернер чуть ли не силой навязал себя ей. Явно не самый обычный день в жизни молодой английской барышни.
И все же, она все стоически переносила. Ее спина держалась прямо. Подбородок высоко поднят. И она не ненавидела его, хотя должна была.
— Нет, не так, — сказал он, беря ее руку в свою. — Ты должна выслушать меня. Ты привлекательная. И даже очень, — с этими словами, он, может быть, в первый раз за прошедшие годы, действительно присмотрелся к ней внимательно. Она не была красива классической английской красотой, но живой ум, светящийся в огромный карих проницательных глазах не оставлял равнодушным. Ее кожа была безупречной, и в контрасте с глубоким темным цветом волос создавала впечатление прозрачности. Тернер внезапно заметил и густые, слегка вьющиеся волосы, блестящие как мягкий шелк. Он касался их прошлой ночью. Почему он не мог вспомнить, какие они на ощупь?
—Тернер, — позвала Миранда.
Он уставился на нее. Почему он так странно на нее смотрит?
Его пристальный взгляд спустился к ее губам, когда она произнесла его имя. Чувственный небольшой рот. Полные губы, вызывающие желание их поцеловать.
— Тернер?
— Очень, — сказал он, как будто приходя к какому то невероятному выводу.
— Очень, что?
— Очень привлекательная, — подтвердил он, встряхивая головой, словно прогоняя наваждение. — Ты очень привлекательная.
Она тяжело вздохнула.
— Тернер, не стоит лгать, чтобы пощадить мои чувства. Это наводит на мысль, что ты очень невысокого мнения о моих умственных способностях, что гораздо обиднее, чем все, что можно сказать о моей внешности.
Он отодвинулся и криво усмехнулся.
— Я не лгу, — он выглядел удивленным.
Миранда нервно прикусила нижнюю губу.
— О, — она казалась не менее удивленной, чем он. — Хорошо. В таком случае, я думаю, что должна поблагодарить тебя.
— Я обычно не столь неловок с комплиментами, чтобы их нельзя было понять.
— Ну, разумеется, — едко подтвердила она.
— Почему у меня сейчас появилось ощущение, как будто ты меня в чем то обвиняешь?
Ее глаза удивленно расширились. Он почувствовал горечь в ее словах?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — отрезала она.
На мгновение создалось впечатление, что он хочет продолжить эту тему, но потом передумал, и с мягкой улыбкой взялся за вожжи.
— Продолжим?
Они дальше поехали молча. Миранда искоса поглядывала на него при любой возможности. По его лицу невозможно было ничего понять, таким сосредоточенно-спокойным оно было, что с каждой минутой все больше и больше раздражало Миранду. Как он может оставаться таким невозмутимым, когда ее собственные мысли не давали ей покоя. Он сказал, что не хотел ее, но почему тогда он ее поцеловал? В чем причина? А затем она не выдержала:
— Почему ты поцеловал меня?
