— Майкл! — проговорила она едва слышным от страха голосом. — Что с тобой такое?
— Неужели еще не догадалась? — Он снова высунул голову из-под простыни, и вид у него был такой больной, что она чуть не заплакала. — У меня малярия.
— О Боже! — ахнула Франческа и невольно попятилась. — О Боже мой!
— Первый раз слышу, как ты упоминаешь имя Господа нашего всуе, — заметил он. — Надо полагать, я должен чувствовать себя польщенным.
И как он может быть сейчас таким легкомысленным?!
— Майкл, я… — Она протянула руку, потом руку отдернула, так как растерялась и не знала, что делать.
— Не беспокойся, — сказал он, сворачиваясь снова в клубок и сотрясаясь от очередного приступа. — Ты не можешь от меня заразиться.
— Не могу от тебя заразиться? — Франческа даже заморгала в растерянности. — Ну конечно, не могу.
Даже если б и могла заразиться, это бы ее не остановило, и она стала бы ходить за ним. Ведь он был Майкл. Он был… не так-то легко четко определить, кем именно он был для нее, но между ними существовала нерушимая связь, между ними двумя, и, похоже, четырехлетняя разлука нисколько не ослабила ее.
— Все дело в воздухе, — пояснил он устало. — Заразиться малярией можно, только если дышишь гнилым воздухом. Потому-то она так и называется: «малярия» — «дурной воздух». Если бы ее можно было подцепить иным способом, мы, малярийные, давно бы уже перезаражали всю Англию.
Она кивнула в знак того, что поняла.
— Но ты… но ты не… — Она не в силах была выговорить роковое слово.
— Нет, — ответил он. — По крайней мере доктора говорят, что не умру.
Она почувствовала такое облегчение, что так вся и обмякла и даже вынуждена была присесть. Она не могла себе представить мир без Майкла. Даже когда он был так далеко от Англии, она все-таки знала, что он есть, где-то там существует, пребывает на той же планете, что и она, топчет ту же матушку землю. Даже в первые месяцы после смерти Джона, когда она так сердилась на него за то, что он покинул ее, сердилась едва не до слез, ее очень поддерживала мысль о том, что он жив и здоров и немедленно примчится к ней, стоит ей только Попросить.
Он рядом. Он жив. Теперь, когда не стало Джона… Потерять их обоих — разве в силах она будет вынести это?
Его снова затрясло, очень сильно.
— Не надо ли тебе принять какое-нибудь лекарство? — встрепенулась она. — У тебя вообще-то есть лекарства?
— Я уже принял, — стуча зубами, ответил он.
Но она чувствовала потребность делать хоть что-то. Она не настолько была склонна к самобичеванию, чтобы мучить себя мыслями о том, что она могла бы сделать, дабы предотвратить смерть Джона — даже в самые черные дни своей печали она не предалась этому занятию, — но ей было очень неприятно, что все произошло в ее отсутствие. Это был, собственно говоря, единственный важный поступок, который Джон совершил без нее. И даже если Майкл был просто болен, а не умирал, она не собиралась позволить ему страдать в одиночестве.
— Давай-ка я принесу тебе еще одно одеяло, — сказала она. И, не дожидаясь ответа, поспешила в смежную комнату, то есть свою собственную спальню, и сорвала с постели одеяло. Одеяло было ярко- розового цвета и скорее всего оскорбит его мужской вкус, когда он придет в себя настолько, чтобы снова обнаруживать вкусовые предпочтения. Но с этой проблемой, решила Франческа, пусть он сам разбирается.
Когда она вернулась, Майкл лежал в постели так тихо, что она даже решила, что он заснул, но он шевельнулся и сказал: «Спасибо», — когда она начала подтыкать одеяло.
— Что еще я могу сделать? — спросила она, придвигая деревянный стул к его постели и усаживаясь.
— Ничего.
— Но должно же быть что-то, — не отступала она. — Не может быть, чтобы надо было просто ждать, пока само пройдет!
— Надо просто ждать, — ответил он слабым голосом, — пока само пройдет.
— Не могу поверить, что это правда. Он приоткрыл один глаз.
— Уж не собираешься ли ты поспорить со всей медицинской наукой?
Она скрипнула зубами и сгорбилась на своем стуле.
— Ты уверен, что тебе не следует принять еще лекарство? Он покачал головой и тут же застонал, так тяжело далось ему это движение.
— Пока не надо.
— А где лекарство? — спросила она. Если единственное, что было в ее силах, — это обнаружить местоположение лекарства и быть готовой подать его, то, Бог свидетель, она будет делать хотя бы это.
Он чуть повернул голову влево. Франческа посмотрела туда и увидела маленький столик, на котором поверх сложенной газеты стояла медицинского вида склянка. Она сразу же встала, подошла к столику, взяла склянку и, читая ярлык на ходу, вернулась к своему стулу.
— Хинин, — пробормотала она. — Я слышала про хинин.
— Чудодейственное средство, — отозвался Майкл. — Так по крайней мере говорят.
Франческа с сомнением взглянула на склянку.
— Посмотри на меня, — сказал он со слабой кривоватой ухмылкой. — Я — живое доказательство.
Она снова повертела склянку, пригляделась к порошку, который пересыпался внутри.
— Я по-прежнему в сомнениях.
Одно плечо его шевельнулось в попытке изобразить жизнерадостный жест.
— Я же до сих пор не умер.
— Не смешно.
— Нет, только это как раз и смешно, — поправил он ее. — Следует смеяться, пока можно. Ты только подумай, если я умру, титул перейдет к этим — как там Джанет всегда говорит? — к этой…
— …ужасной дебнемской ветви семейства, — докончили они вместе, и Франческа — кто бы мог подумать! — улыбнулась.
Вот всегда он умел заставить ее улыбнуться. Она потянулась и взяла его за руку.
— Мы с тобой прорвемся, — сказала она. Он кивнул и закрыл глаза.
И когда она уже решила было, что он уснул, он прошептал:
— Хорошо, что ты здесь.
Утром Майкл проснулся, пожалуй, даже отдохнувшим, и если чувствовал он себя нехорошо, то все же значительно лучше, чем прошлой ночью. Франческа, как он с ужасом понял, провела всю ночь у его постели. Она и сейчас сидела на том самом деревянном стуле, свесив голову, как пьяная. Поза ее была очевидно неудобной: и примостилась-то она на сиденье как-то криво, и шея ее была согнута под каким-то странным углом, и туловище скрючено как-то нелепо.
Но она спала. Даже слегка похрапывала, что страшно его умилило. Никогда он не представлял себе ее храпящей, а ведь он, увы, рисовал ее в своем воображении спящей много-много раз.
Конечно, глупо было надеяться, что он сможет скрыть от нее свою болезнь, думал он, она была слишком проницательна, да и любопытна тоже. И хотя он предпочел бы, чтобы она не волновалась из-за него, но, честно говоря, вчера ночью ее присутствие и успокоило, и утешило его. Он не должен был радоваться ее приходу, вернее, не должен был позволять себе радоваться, но вот радовался, и все тут.
Он услышал, что она шевельнулась, и перекатился на бок, чтобы лучше видеть ее. Он ведь никогда еще не видел, как она просыпается, вдруг с удивлением понял он. Хотя чему тут удивляться? Естественно, что он никогда не присутствовал при таких интимных моментах. Может, он удивился потому, что во всех его грезах, во всех фантазиях о ней ему никогда не рисовалось ничего подобного — ни этот тихий хрип где-то глубоко в горле, когда она заворочалась, ни похожий на вздох зевок, ни нежный трепет готовых приоткрыться
