— Нет, я в самом деле возвращаюсь. Здесь так одиноко, — объяснила она.
Гейб сел на валун.
— Да, эта пустота пугает, Ведь вокруг ни души. Но как прекрасны здесь звезды. Они, кажется, так близко, что хочется потрогать их руками.
— Я лучше оставлю вас наедине со звездами.
— Вы всегда убегаете от меня. Я же не монстр!
— Нет, конечно.
— Но вы все еще злитесь за то, что я тогда вмешался?
— Нет. Я вам благодарна. Просто… — вздохнула Либби.
— Что просто?
— Почему вы картежник, Гейб? Вы добрый и умный. Почему вы не хотите, чтобы вас уважали?
Гейб рассмеялся, и его смех разнесся эхом по горам.
— Вы прямо как моя мать. Она хотела, чтобы я стал клерком в банке. Мой отец умер, и мы жили, как это лучше сказать, в стесненных условиях. Вы знаете, что это означает. Надо притворяться, что вы не бедны. Когда кто-нибудь заходил на чай, мы притворялись, что не голодны, потому что у нас было только одно пирожное только для гостя. Мать пристроила меня в банк младшим клерком. Я терпел это три месяца. Представьте себе: накрахмаленные воротнички, колонки цифр. Да, мистер Блейкли, нет, мистер Блейкли. Фостер, ты опоздал на две минуты. Опаздывать нельзя. Я чувствовал, что задыхаюсь.
— И что вы предприняли? — спросила Либби.
— Я пробовал себя на многих работах: был юнгой на пароходе, начал играть в карты и понял, как глупы и жадны люди. Они всегда себя выдавали, думая, что им повезет, и не могли вовремя остановиться. Я решил, что более легкого пути зарабатывания денег не существует.
— Но это же не так легко, — сказала Либби. — Вам пришлось бежать от суда. Нося оружие, вы думаете, что его придется когда-то применить?!
— Мне все равно. Я не боюсь опасности. Опасность делает жизнь интересней. Больше всего я боюсь скуки, однообразия, мелочности и скованности. Но я должен признать, что одиночество тоже трудно выдержать. Никто не хочет быть рядом с игроком, потому что его жизнь — это постоянные переезды.
Он замолчал, и они оба стали смотреть на звезды.
— Расскажите мне о Хью, — наконец попросил Гейб. — Должно быть, он настоящий человек, если вы отправились за ним так далеко.
— Хью?.. Хью — другой. Вы когда-нибудь видели полотно Пака «Сон в летнюю ночь»? Вот это и есть Хью. Его не прельщает реальность. Деньги у него не задерживаются, они у него — вода в решете. Он мог забыть забрать меня от модистки, потому что писал сонет. Он не практичен и раздражителен. Вот поэтому я и еду к нему. У него нет и капли представления о том, как выжить в лагере золотоискателей. Хью даже не знает, как искать золото. Он не рожден для труда.
— А вы?
— Я рождена быть сильной. Еще девочкой я была упряма. Моя гувернантка сказала, что я плохо кончу.
Гейб засмеялся.
— Увидев вас здесь, она бы сказала, что была права. Значит, вы хотите спасти непрактичного, раздражительного человека, который тратит деньги и пишет сонеты. У него, должно быть, какие-то достоинства или вы решили избавиться от него и ищите замену?
— Одно из его достоинств — кудрявые волосы.
— Интересно, пересек ли хоть один человек континент из-за кудрявых волос?
— Он смотрит на меня, как будто я самое лучшее, что есть на земле. Он обожает детей и ведет себя так, как будто кроме него никто не давал жизнь детям. Не каждая женщина может похвалиться, что муж, прожив с ней семь лет, обожает ее так же, как и раньше.
— Я бы сказал, что он счастливчик. Не каждая женщина отважится пройти полмира, чтобы найти мужа, — тихо сказал Гейб.
— И, как я вам уже говорила, я воспитана на долге и верности, хотя, если бы знала о том, что меня ждет впереди, вряд ли бы решилась на такое путешествие.
— Однажды, решив ехать, вы не свернули с пути. Вы — самая упрямая женщина, которую я встречал в своей жизни.
— Это оскорбление или комплимент, мистер Фостер?
— Мы прошли вместе не одну сотню миль. Зовите меня просто Гейб.
— Хорошо, Гейб, — мягко сказала Либби. — Я хочу поблагодарить за Люка. Вы были так добры, и меня это обрадовало.
— Значит, мы больше не враги.
— Мы ими не были.
— Тогда я предлагаю вам свою дружбу, по меньшей мере, до конца пути?
— Думаю, что было бы глупо ее отвергать, — сказала Либби.
— Пожмем руки? — Гейб протянул руку.
Либби почувствовала какое-то странное, но приятное чувство от этого рукопожатия.
— Мне нужно идти, а то девочки могут проснуться, — сказала Либби.
— Я пойду с вами.
Они спустились, не говоря друг другу ни слова.
13
Либби записала в дневнике:
Наконец обоз дошел до спуска к Гусиному ручью, на который было даже страшно смотреть, не говоря уже о том, чтобы спускаться.
— Должен быть другой спуск! — закричал Райвл.
— Если и есть, то никто его еще не нашел. Нужно идти вдоль долины, — сказал Джимми.
— Позаботься о моем грузе! Ты слышал? — крикнул ему вдогонку Райвл.
К первой повозке решили привязать веревки, чтобы поддерживать ее сверху. Ее спуск показался вечностью. То ли канаты перетерлись, то ли груз был слишком тяжелым, но веревка лопнула — фургон покатился вниз. Людей, держащих веревку с другого бока, потащило вниз. Фургон ударился о скалу и понесся дальше. Быки, запряженные в него, жалобно мычали, вода из бочек лилась ручьем.
Шелдон был вне себя от ярости.
— Идиоты, что вы наделали! Моя вода, — завопил Райвл. Он даже не обратил внимания на умирающих быков, выползших из-под разбитого фургона.
— Тебе заплатили, чтобы ты в сохранности доставил мой груз! — закричал он на Джимми. — Будь я проклят, если заплачу тебе хоть цент!
— Вы не доживете до конца пути, если не заплатите людям то, что вы им задолжали. Они сделали
