вернулся к действительности. Впервые за время нашего знакомства он преподнес мне нечто вроде мини- лекции.
— Боги трижды здорово подвели Согласных, — начал он. — Во-первых, они не поместили мир там, где по представлениям Согласных ему полагалось быть, — в центре Вселенной. Согласным было чрезвычайно неприятно услышать о таком, но потом они привыкли. Даже если колыбель человечества задвинута куда-то на окраину, Согласные все еще могли верить, что человек играет главную роль в драме сотворения мира.
Вторая шутка богов оказалась еще более злой. Поскольку человек — вершина мироздания, то самое существо, ради которого было создано все остальное, боги могли бы проявить благородство и произвести его на свет особым манером, больше подходящим для его достоинства и великой важности, — отдельным актом творения. Вместо этого они устроили все так, что ему пришлось пройти весь путь эволюции, как каким-то клещам или трематодам. Уж о таком-то Согласным услышать было еще более неприятно, но и к этому они начали привыкать. Даже если человек произошел из первобытной слизи, все равно назначенная ему богами судьба — править миром, а может быть, и всей Вселенной.
Но хуже всего оказалось третье надувательство. Хотя Согласные об этом еще не знают, боги не сделали человека неподвластным закону, который управляет жизнями оводов, клещей, креветок, кроликов, моллюсков, оленей, львов и медуз. Человек не может встать выше его, как не может встать выше закона тяготения, и это будет для Согласных самым болезненным ударом. К остальным выходкам богов можно было привыкнуть, но к такому привыкнуть невозможно.
Измаил немного посидел молча, этакая гора плоти и шерсти, наверное, чтобы дать мне время усвоить услышанное, потом продолжил:
— Каждый закон имеет определенные проявления, иначе его нельзя было бы открыть в качестве закона. Проявления того закона, который мы ищем, очень просты. Те виды, которые живут в согласии с ним, живут вечно — если, конечно, позволяют условия окружающей среды. Это обстоятельство, надеюсь, порадует людей, потому что, если человечество станет подчиняться закону, оно тоже будет жить вечно или, по крайней мере, так долго, как позволит окружающая среда.
Однако такое проявление закона, о котором мы говорим, конечно, не единственное. Те виды, которые закон нарушают, вымирают, и по биологическим меркам вымирают очень быстро. Вот это обстоятельство для людей вашей культуры — плохая новость, самая худшая из всех, какие им приходилось слышать.
— Надеюсь, ты понимаешь, — сказал я Измаилу, — что все твои рассуждения ничуть не помогают мне догадаться, где искать этот закон.
Измаил на минуту задумался, потом выбрал новую ветку из груды, лежавшей справа от него, показал ее мне и разжал пальцы, позволив ветке упасть на пол.
— Вот тот эффект, который пытался объяснить Ньютон. — Измаил махнул рукой в сторону окна. — Если ты посмотришь вокруг, то увидишь, что множество видов, населяющих Землю, если позволят условия окружающей среды, собираются жить вечно. Вот тот эффект, который пытаюсь объяснить
— Да, я так и понял. Но почему это требует объяснений?
Измаил снова выбрал из груды ветку, поднял ее, а потом уронил на пол.
— А почему такое явление требует объяснений?
— О'кей. Ты хочешь сказать, что этот феномен имеет причину. Он — проявление закона. Мы видим закон в действии.
— Именно. Тот закон, который мы ищем, тоже проявляется в действии, и моя задача — показать тебе, как он действует. На данном этапе это легче всего сделать через аналогию с другими, уже известными тебе законами — законами тяготения и аэродинамики.
— Хорошо.
— Тебе известно, что мы, сидя здесь, ни в коей мере не нарушаем закон тяготения. Объекты, не имеющие опоры, падают в направлении центра Земли, и те поверхности, на которых мы сидим, служат нам опорой.
— Ну да.
— Законы аэродинамики не дают нам средства превозмочь закон тяготения — уверен, что ты это понимаешь. Они просто показывают нам способ использовать в качестве опоры воздух. Человек, сидящий в самолете, так же подвластен закону тяготения, как и мы, сидящие здесь. Тем не менее человек, летящий в самолете, обладает свободой, которой мы не имеем, — свободой перемещаться в воздухе.
— Да.
— Тот закон, который мы пытаемся найти, похож на закон тяготения: его нельзя превозмочь, но можно создать эквивалент полета — эквивалент свободы передвижения в воздухе. Другими словами, возможно построить цивилизацию, которая летала бы.
Я вытаращил на него глаза, потом кивнул:
— Продолжай.
— Ты помнишь, как Согласные пытались осуществить полет с помощью мощного двигателя. Они ведь начали не с того, что изучили законы аэродинамики. Они начали не с теории, построенной на результатах исследований и тщательно спланированных экспериментов. Они просто сооружали некие конструкции, сталкивали их с высокой скалы и надеялись на лучшее.
— Верно.
— Ну так вот, я собираюсь в деталях проследить за одной из таких ранних попыток. Давай предположим, что речь пойдет об одном из тех замысловатых педальных аппаратов с машущими крыльями, которые создавались на основе неправильных представлений о полете птиц.
— Ладно.
— В момент начала полета все идет хорошо. Нашего будущего воздухоплавателя вместе с его машиной столкнули со скалы, и он изо всех сил крутит педали, а крылья махолета хлопают как сумасшедшие. Воздухоплаватель в восторге, чуть ли не в экстазе. Он ощущает свободу полета. Чего он, впрочем, не понимает, так это что его аппарат аэродинамически не приспособлен к полету. Его конструкция просто не соответствует тем законам, которые делают полет возможным, — однако пилот просто рассмеялся, если бы ты ему об этом сказал. Он никогда о таких законах не слышал, ничего о них не знает. Он указал бы тебе на машущие крылья и ответил: «Видишь? Я совсем как птица». При всем при том, что бы он ни думал, он не летит. Он — тот самый не имеющий опоры объект, который падает к центру Земли. Это не полет, а свободное падение. Ты следишь за моими рассуждениями?
— Да.
— К счастью, или, вернее, к несчастью для нашего воздухоплавателя, он выбрал для своей попытки очень высокую скалу. Разочарование, которое его постигнет, еще далеко — и во времени, и в пространстве. Таким образом, находясь в свободном падении, аэронавт наслаждается ощущением свободы полета и поздравляет себя с триумфом. Он как тот человек из анекдота, который выпрыгнул на спор из окна девятнадцатого этажа и, пролетая мимо десятого, говорит себе: «Пока все идет хорошо!»
Ну вот, наш воздухоплаватель в восторге от того, что считает полетом и что на самом деле является свободным падением. С огромной высоты он видит на мили вокруг, и только одно удивляет его: вся расстилающаяся перед ним равнина усеяна точно такими же аппаратами, как и его собственный, — не разбившимися, а просто брошенными. «Почему, — гадает он, — все эти махолеты, вместо того чтобы летать, остаются на земле? Каким нужно быть глупцом, чтобы подобным образом бросить свое воздушное судно, когда можно наслаждаться свободой перемещения в воздухе!» Впрочем, странности менее талантливых, прикованных к земле смертных пилота не занимают. Его начинает удивлять другое: глядя на равнину, он замечает, что теряет высоту; более того, земля почему-то быстро приближается. Ну, беспокоиться об этом не стоит. В конце концов, до сих пор его полету сопутствовал полный успех и нет никаких причин думать, что дальше будет иначе. Нужно только посильнее крутить педали, вот и все.
Пока все хорошо. Воздухоплаватель с усмешкой думает о тех, кто предрекал, что его попытка кончится несчастьем, переломанными костями, смертью. Вот же он, жив-здоров, даже синяка не заработал, не говоря уже о переломанных костях. Но тут он снова смотрит вниз, и то, что он видит, начинает не на шутку его тревожить. Закон тяготения и не думал отступаться от него, и теперь аппарат падает с ускорением тридцать
