впечатления. То есть впечатляло количество охранников-мортиан, колесницы, пышные одежды. Но отнюдь не новый глава гражданского правительства Кушмарраха — болезненно-жирный человечек на носилках. Непохоже было, что он вообще способен передвигаться без посторонней помощи. Послышались смешки, Фа'таду пришлось обернуться и грозно нахмуриться, чтоб призвать к порядку свое войско.
То же происходило и в рядах геродиан.
Но на кушмарраханских мальчишек, которые облепили памятники и крыши вокруг площади, не было никакой управы. Они громогласно высмеивали и поносили новое начальство.
Йосеху стало почти жалко этого толстого человечка. Сулло, кажется? Да, правильно, Сулло.
Из Дома Правительства вышел генерал Кадо со свитой, по сравнению с разодетым Суллой он выглядел настоящим спартанцем. На вейдин это наверняка должно производить куда более сильное впечатление.
Йосеху было хорошо видно — он стоял во втором ряду, всего в нескольких метрах от Фа'тада. Градоначальника поднесли к лестнице, в ту же минуту подножия ее достиг и генерал Кадо. В самом деле, Сулло смог подняться лишь с помощью двух человек.
Хулиганы-вейдины заулюлюкали.
Генерал Кадо шагнул вперед, раскрыв объятия. Сулло последовал его примеру. Они облобызались, словно братья после долгой разлуки.
Насколько Йосех успел узнать геродиан, это означало ненависть глубокую, как пропасти Кхорглота. Он точно видел смертоносные кинжалы в их руках, обнимающих врага.
Глаза Йосеха испуганно расширились.
— Ногах…
Ногах и ухом не повел.
— Ногах!
— В строю не разговаривают, — прошипел Ногах. Меджах нахмурился.
— Ладно, смотри не пожалей.
Ногах сердито зыркнул на него через плечо, но Йосех сделал вид, что не замечает брата, и вновь уставился на одного из охранников Кадо.
Зуки так соскучился, что даже бояться перестал. Но тут в клетку вошел огромного роста человек. Дети притихли и затряслись от страха. Некоторые захныкали; одна девочка бросилась к зарослям, чтоб укрыться в них вместе с обезьянками.
Гигант шагнул вперед и схватил мальчонку, который немедленно зашелся в истерическом плаче. Страшный человек вышел из клетки и запер за собой дверь. Зуки, сжав кулачки и уставившись на побелевшие костяшки пальцев, слушал затихающий вдали плач. Он знал, что никогда больше не увидит этого мальчика
Глава 6
Рахеб встретила Аарона молча, просто кивнула и с трудом, морщась от боли, попыталась подняться. Аарон и не подумал прийти ей на помощь: знал, что любая поддержка будет с презрением отвергнута.
Старуха вбила себе в голову, что она — обуза и проклятие своей дочери, и поэтому просила о помощи лишь в исключительных случаях. Аарон принял это данность.
Он испытывал к Рахеб смешанные чувства. Конечно, когда живешь вместе с тещей, не избежать напряжения, подземных толчков и маленьких, но опасных водоворотов. Но старушка Рахеб — далеко не худший вариант. Бывает, теща в другом конце города обретается, а хлопот с ней раз в сто больше.
Ариф первым заметил отца.
— Папочка пришел! Папочка дома!
Неуклюжим вихрем он налетел на Аарона, тот подхватил сына, сжал в объятиях. Стафа с визгом обвил ручонками отцовские ноги, карабкался вверх и улыбался во весь рот.
В глазах Лейлы застыл вопрос. Она всегда волновалась, когда муж возвращался с работы раньше времени.
— Нас распустили из-за приезда нового градоначальника. Всех геродиан собирают слушать речи генерала Кадо и этого… нового. Кажется, его зовут Суллой.
— И охота время терять, — проворчала Рахеб.
— Как так?
— Да так — кто-нибудь его прихлопнет, и вся недолга. В первый раз что ли?
Аарон с удивлением осознал, что Рахеб права. Восемь градоначальников за шесть лет. Через каждые несколько месяцев — новые похороны. Кушмаррах дольше ожидал приезда нового градоначальника, чем жил под его властью.
Аарон пожал плечами. Не его это печаль, не хватало еще ломать голову над геродианскими заботами. Он крепче прижал к себе Арифа; мальчуган запищал. Аарон сделал несколько шагов;
Стафа, захлебываясь от хохота, цеплялся за него.
— Попался, длинноногий чертяка! — радостно провозгласил он.
— И так он обращается к отцу! — в шутливом отчаянии возопил Аарон. — А где почтительность, где уважение к старшим?! Ей-богу, совсем распустились, пора приструнить!
Ариф смеялся и обнимал отца за шею.
— Теперь ты наш, долговязый чертяка, — повторил Стафа. Но не все одинаково жизнерадостно восприняли замечание Аарона. Рахеб саркастически усмехнулась в знак согласия. Глаза Миш метали молнии, она что-то сердито бормотала себе под нос;
Лейла потупилась.
— В чем дело?
К изумлению Аарона, Миш ответила сама.
— Матушке показалось, что я кокетничала с дартарином, — отчеканила она с запальчивостью очень юного существа.
— Хватит об этом, Миш, — вмешалась Лейла. — Матушка, угомонись, довольно.
— С дартарином? — переспросил Аарон.
— Ты бы только видел, папочка, — тараторил Ариф, — их понаехали сотни, тысячи, с верблюдами и…
— Сорок три, — уточнил Стафа: на этой неделе сорок три было его любимым числом, им он обозначал всякое множество.
— Дартары? Что такое, зачем?
— Они пришли нынче утром, — пояснила Лейла, — человек сто, может, немного больше. Выставили часовых у каждого входа в лабиринт, а сами вошли внутрь. Они захватили пленных.
— Давно пора вычистить эту выгребную яму, — добавила Рахеб. — Авось и дартарские отродья на что- нибудь сгодятся. Миш едко ответила матери, та в долгу не осталась.
— Довольно! — Лейла прижала пальцы к вискам. — Не маленькие, а ведете себя хуже детей несмышленых.
— Тебе полезно освежиться. Пошли пройдемся наверх, к Клюву Попугая, например, — предложил Аарон.
— Я еще не сделала покупки: из-за дартар поднялась такая суматоха…
— Ничего страшного. Кстати, куда делись дартары?
— Они пробыли тут несколько часов, а потом появились гонцы, передали что-то, и все ускакали восвояси.
— Наверное, тоже в связи с приездом нового начальства. Ладно, пошли погуляем.
Лейла поняла, что муж придает этой прогулке большое значение, и накинула шаль.
— Я тоже хочу гулять, папочка.
— И я. — Стафа продолжал ухмыляться и упорно не отпускал отцовскую ногу.
Аарон опустил Арифа на пол.
— Вы, ребятки, останетесь с бабулей.
— Это не по-честному. Ты никогда, никогда не разрешаешь…
— Да-да, ты просто долговязый обманщик, я тебя терпеть не могу.
