Аарон возвел глаза к потолку.
— Слушай, давай их продадим туркам.
Турки — еще одно кочевое племя — обитали к югу от Таков и слыли настолько свирепыми, что их побаивались даже дартары. В Кушмаррах они заходили редко. Аарон за всю жизнь видел лишь одного турка и не смог бы отличить его от дартарина.
Угроза продать ребятишек туркам была обычной семейной шуткой. Лейла подала свою реплику:
— Даже турки их не возьмут: слишком они у нас скверные. Короче, мальчики останутся с бабушкой. Миш, можешь испечь хлеб. В кувшине отмокают бобы. Есть сыр и всякие остатки. Сооруди что-нибудь.
Миш состроила гримасу мученицы, чья молодость проходит понапрасну под пятой жестокосердных угнетателей. Дом огласился жалостными вздохами девушки. Рахеб укоризненно покачала головой и вернулась на свое место у порога — вымещать на прохожих возмущение, вызванное родственниками.
— Ну, ты идешь? — Вопрос Лейлы прозвучал резче, чем ей самой хотелось.
— Никак не отцеплю этот хихикающий репейник. Стафа рассмеялся опять, но Лейла решительной рукой отодрала его от отца и под крики: «Мамочка, я тебя ненавижу», — усадила среди металлического хлама, который Аарон притаскивал с верфи. Ариф с кислой миной наблюдал за ними. Аарон похлопал сынишку по плечу; Лейла обернула шаль вокруг головы, и они вышли на улицу.
— Не наседай, — попросила Лейла, — дай отдышаться, мама с Миш пробазарили все утро.
Аарон что-то буркнул в ответ. Он и сам не собирался начинать разговор, пока не расслабится немного. Только как это сделать?
До самого Клюва Попугая они не обменялись ни словом.
В акрополе по-прежнему толпился народ. Парад в честь нового градоначальника заканчивался, солдаты строем расходились по своим баракам, гарнизонам и лагерям. Аарон с Лейлой нашли тихое местечко в тени Клюва, устроились поудобнее, но разговор не начинали. Ветерок трепал их одежду, волосы. Сгрудившиеся за Братьями облака предвещали дождь.
Лейла выжидала.
— Я хочу тебе кое о чем рассказать. Вернее, не хочу. И тем паче не хочу отвечать на вопросы. — Трудность любой беседы с Лейлой заключалась в том, что она мигом засыпала мужа тысячью не идущих к делу вопросов, причем примерно половина из них звучала обвиняюще. Между тем, чтобы сбить с мысли, довольно и одного-двух никчемных вопросов.
— Это о том, что тебя гложет последние дни?
— Да. — Так, один есть. — Просто выслушай меня.
Лейла закусила губу.
— Это мучает меня уже шесть лет. Но вчера вечером дошло до предела. Я должен что-то предпринять, но не знаю что. — Аарон предостерегающе поднял руку и приложил палец к губам жены. — Шесть лет назад один человек из нашего подразделения открыл потайные ворота и впустил геродиан в одну из Семи Башен, в нашу башню. Он чуть было не погубил меня. По его вине погибла половина наших людей. По его вине меня чуть не продали в рабство и не отправили за море. Они собирались поступить так со всеми пленниками, которые знали какое-нибудь ремесло, но решили, что это вызовет в Кушмаррахе чересчур сильную волну ненависти и игра не стоит свеч.
На несколько минут они снова погрузились в молчание. Лейла оставалась до странности спокойной. Гм, это на нее не похоже. — Ты, наверное, не знаешь — если б нам удалось удержать перевал еще два дня, союзники и новые рекруты успели бы собраться в долине Чордан.
Лейла кивнула:
— Так говорят.
— А мы могли продержаться — и знали это. И они знали. Поэтому впали в отчаяние и ночью послали на нас кавалерию. То были не дартары. Фа'тад слишком умен и не дал бы перебить своих людей так, как мы перебили геродианских всадников.
Лейла нахмурилась:
— Это ты и хотел сообщить? — Подожди. Может, я выражаюсь неясно, но ты должна понять — геродиане знали, что, если они не попадут в долину Чордан первыми, победа выскользнет из их рук. Не поможет даже Фа'тад. И мы, и другие, что сражались на нашей стороне, начисто про это забыли. Только и талдычат — Дак-эс-Суэтта, Дак-эс-Суэтта. Потому, мне сдается, что все, кто в Кушмаррахе мнит себя важными шишками, были там. Они не могут представить — как это их поражение менее важно, чем какое-то ничтожество, которое открыло какие-то жалкие ворота. Но разве можно сбрасывать со счетов десятки тысяч погибших?
— Ты думаешь, что знаешь, кто их открыл.
— Я не думаю, что знаю. Я не предполагаю. Я уверен.
— Насиф.
Аарон уставился на нее, разинув рот.
— Это многое объясняет, не правда ли? Например, твое всегдашнее с ним обращение. И почему он так преуспел, не так уж надрываясь. Рейха частенько недоумевала, откуда у него деньги берутся. И за столько лет ты не проронил ни словечка.
— Дело в Рейхе. И в Зуки. А война все равно проиграна и окончена.
— И ты не чувствовал горечи? Не чувствовал желания восстановить справедливость?
— Еще бы не чувствовать, черт возьми! В долине Чордан полегли мой отец и два брата. Папа был уже стар для Дак-эс-Суэтты, Туддо и Рейни — слишком молоды. Да, мне горько и больно, я ненавижу Насифа. Но что станется с Рейхой и Зуки, если вывести его на чистую воду? У них больше никого нет — всех забрала война.
Почти робко, точно им впервые разрешили остаться вдвоем, Лейла погладила мужа по руке.
— Ты хороший человек, Аарон. Спасибо, что рассказал.
— Еще не рассказал.
— О чем ты?
— Вчера вечером тебе было не до Насифа, верно?
— Я старалась по возможности не обращать на него внимания. — Она улыбнулась. — Мне он совсем не нравится. Да и Рейха не сказать чтоб без ума от него. Но она женщина и вынуждена жить с тем, с кем свела ее судьба. Ты начал о Насифе — вчера вечером…
— Он снова вынуждает меня принимать решение. А это и в первый раз было нелегко. Не легче, чем молчать столько лет.
— Почему снова?
Сегодня она не порет чушь, как обычно, а бьет прямо в цель.
— Потому что вчера, под занавес, Насиф чуть не выболтал, не похвастался, что он не последний человек в Союзе Живых, — Но что с того… Ох.
— Да. Может, он до сих пер продолжает убивать кушмаррахан.
Бел-Сидек терпеливо ждал, пока старик соберется с мыслями. И вот Генерал заговорил:
— Я заметил, ты не назвал ни одного имени.
— Имен мне не сообщили.
— Но ты не пришел бы ко мне, если б не предполагал, о ком идет речь.
— Вы правы.
— Итак?
— Ваши решения, как правило, быстры я беспощадны. Вы чувствуете угрозу — и сразу уничтожаете ее. Но в данном случае, мне представляется, мы имеем возможность поддеть самого Кадо. Разумеется, если сведения эти не окажутся чистым бредом.
Генерал подумал с минуту.
— Ты прав по всем статьям, атаман. Это действительно редкая удача. И, конечно, именно тебе принадлежит право воспользоваться ею, если, как ты мудро заметил, это не бред и не вздор.
— Благодарю вас, сэр.
— Но ты должен понимать, в какую тонкую игру вступаешь. Первым делом надо решить, дашь ли ты ему знать, что его разоблачили. Если просто подбрасывать предателю ложные сведения, он может нагадить в
