Сети не успел.
Обломки пирата сыпались на пролив, продолжая гореть и в воде.
— Святой Зефод! — охнул Святоша. — Ну и зрелище! И не думал, что они взрываются так…
Все смотрели, затаив дыхание.
Когда умирающему воздушному Левиафану оставалась сотня футов до водяной могилы, чуткий варвар насторожился и спросил:
— Слышите?
— Это… это же смех! — воскликнул бес.
Звук усилился и в самом деле оказался смехом — безумным, истерическим, диким. Карацина взвизгнула. Чаз мгновенно развернулся — и охнул.
— Ездок, Ездок, вы не поверите!
Командир обернулся. Между ним и женщиной повисла огромная мерцающая личина, искаженная, окаймленная пламенем. Она дергалась от смеха.
Искрящиеся глаза уставились на Ездока — и смех стал глумливым. По гондоле раскатились слова: «Мастер-наездник, ты не выиграл ничего, ни-че-го! Я — всего лишь посланник». И снова — смех, оборвавшийся визгом.
Пират ударился о воду, и последние полдюжины газовых пузырей взорвались разом. Мощный восходящий поток сотряс корабль Ездока, поднял, закружил. Пришлось потрудиться, орудуя рычагами и тросами, — но в конце концов справились и двинули назад, в Шасессеру.
— Что значит «всего лишь посланник»? — вопросил Чаз свирепо, глядя на Карацину.
— Трудно сказать. — Ездок пожал плечами.
— Мне это не нравится!
— Кажется, и мне тоже. Если подумать, слишком уж легкая победа.
— Легкая? — пропищал возмущенно Су-Ча.
— Эй, женщина, ты так и будешь молчать? — буркнул Чаз.
Карацина не ответила. Застыла, прильнув к окну, глядя на бесформенный сгусток пламени и дыма, вздыбившийся над могилой Шай Хи.
35
Ни Ездок, ни его люди не хвастали о победе над Шай Хи. Но многие соучаствовали в деле, и уж они языки за зубами не держали. Полгорода знало о сражении с могучим чародеем задолго до победы. Когда наконец узнали: сын Жерка победил восточного дьявола, спас город и империю — в народном мнении Жерк-младший единодушно утвердился как новый Защитник.
Король Беледон злился и вымещал злобу на заговорщиках. Долго и сладострастно выискивал, вызнавал и вычищал, казня и изгоняя умышлявших против Шасессеры.
Зато угрозы нашествия почти по всем имперским границам испарились как по волшебству. Буйные восточные провинции утихли сверхъестественно, никто и голоса против имперской власти не подавал. Агенты доносили: известие о смерти Шай Хи повергло его обширные владения в ступор. Угроза с востока рассеялась. Эта была Победа — с большой буквы. И король Беледон скрепя сердце выслал новому Защитнику приветственный адрес, изъявляя августейшую благодарность и похвалы.
Но среди лжи этого мира лживей всего — надежда на покой и довольство.
Встревоженный Святоша в очередной раз спросил:
— Что же Шай Хи имел в виду, говоря, что он, дескать, всего лишь посланник?
Ездок промолчал, потому что ответа пока не нашел. Вместе со Шпатом, Тяпом и бесом перерывал все доступные источники, отыскивая хоть смутную догадку, — хотел подготовиться к грядущим бедам. Не нашли почти ничего — не обнаружилось даже и намеков на то, что Шай Хи может быть чьим-то агентом. Разве только откопали сказочный слух: вроде где-то на дальнем-дальнем востоке есть могущественный орден волшебников, а Шай Хи — его младший член. Но скорее, этот слух был пересказом пересказа чьей-то выдумки.
Чазу пришло в голову: наверняка Карацина — лучший из доступных источников.
— Вы на нее надавите, — увещал Ездока. — Она знает куда больше, чем рассказывает.
Ездок глянул на варвара с удивлением — тот покраснел. Ведь все видели: на людях вовсю за Карациной ухаживал, и она, кажется, благосклонно ухаживания принимала. И вдруг — надавить?
— Не стоит пока на нее давить, — успокоил Ездок, улыбаясь. — Она была рабыней — и хуже: разменной монетой в игре. Ей нужно время принять и понять свободу. Она сама должна решить, рассказать либо отмолчаться. Шай Хи умер — и с ним сгорело, ушло под воду Моста и ее рабство. Не сомневаюсь: со временем она придет в себя, а рассказанное по своей воле, от чистого сердца, и для нее, и для нас будет куда значимее, чем вырванное силой. Варвары знамениты терпением и умением выжидать. Выжди. Погуляй с нею по городу. Своди в Малый цирк. Генерал Прокопий устраивает трехдневные игры в честь своего вклада в победу.
Надо сказать, многие из-за того ворчали: не чересчур ли чести генералу, тоже выискался главный герой! Ездок же был доволен: генерал отвлекал внимание от нового Защитника и его людей.
— Пройдись с нею по лавкам, пусть обзаведется гардеробом в нашем стиле. Я не слишком хорошо знаю женщин, но, думаю, нет женщины, чье настроение не поднялось бы от похода по магазинам — в особенности если платит не она.
— По-моему, она и в своем неплохо выглядит, — проворчал Чаз.
— Само собой, по-твоему. Она почти все время полуголая ходит. Но нельзя же ей в таком виде по улицам!
Чаз еще поворчал — он слишком хорошо знал, как женщины бродят по магазинам. Да и не хотелось ему Карацину выставлять напоказ городским щеголям, получать неизбежные приглашения и по светским приемам с ней таскаться. Но все же, вздохнув, пошел.
Нужно так нужно, потерпим. К тому же вдруг сердечко Карацины от таких милостей подтает?
36
Генерал Прокопий без большой радости пригласил команду Ездока в свою персональную ложу в Малом цирке, да и то лишь после упреков в неблагодарности и желании присвоить славу. Все знали: именно сын Жерка, уже утвердившийся как Защитник, — главный герой сражения с восточным колдуном. Пара слов, сказанных в нужном месте — в особенности с варварской прямотой и беспардонностью, — могли сделать генерала единственным зрителем устроенных игрищ. Так что Прокопий решил не рисковать подобным унижением и приглашение прислал.
Но кроме Чаза с Карациной зрелищ захотел только Шпат. Неугомонный книжник разработал систему игры на скачках и рвался испытать ее в деле. Су-Ча бы посетил с удовольствием, но насчет ему подобных закон был неумолим: нечистым на состязаниях — не место! Кто знает, как они способны повлиять на результат? А деньги-то ставятся огромные, играющих — тысячи и тысячи.
Карацина смотрелась сногсшибательно в белом плиссированном платье, ниспадавшем до щиколоток, но оставлявшем открытыми руки, — загадочная, экзотичная, элегантная. Пышные волосы собраны в косу, лежащую изящно на высокой груди.
Тысячи взглядов устремились к генеральской ложе, жадно оглядывая прекрасную иноземку. Тысячи мужчин вздыхали, восхищенные, и спрашивали друг друга: кто это?
Варвар же ощущал себя невзрачным, никчемным, неуклюжим увальнем. Но все же — меч-то его по- прежнему за спиной, огромный варварский меч, в городе запрещенный и преступный. И никто не смеет о том заикнуться. Кому надо — заметит и оценит. Так что не вовсе он, Чаз, потерялся на фоне прекрасной
