работе участвуют и ваши люди. Это уже чересчур.
— Они выступают в роли учителей и скоро вернутся к своим обычным делам.
— Сколько человек вы сможете принять? — Беженцы нигде не пользовались особой любовью, и это несмотря на то что исход из пустыни ещё не достиг своего пика.
— Сколько здесь человек, Гамаль? — спросил Ронштадт.
— Тысяч пять, хотя по официальной переписи их должно быть не менее восьми тысяч.
— Я раскрываю вам свои объятия, — сказал Ронштадт. — Мой лен — сплошная целина. Мои земли способны принять ещё много тысяч поселенцев. Однако король начинает волноваться. Он не желает видеть меня чересчур сильным. Мы с ним слегка повздорили. Мне хотелось бы освоить всю долину. И это невозможно без дешевой рабочей силы, которой располагает Гамаль.
— Таковы условия вашего договора с Мегидом?
— И очень щедрые с моей стороны. Поскольку я человек не воинственный, феодальные поборы останутся крайне низкими.
— Понятно. А какие обязанности они будут выполнять для меня, их короля?
Оживление Ронштадта заметно спало.
— Но они же больше не живут в Хаммад-аль-Накире. Это Кендел.
Гарун почувствовал, как в нем закипает гнев.
Белул мягко взял его за локоть.
— Его доводы непоколебимы, повелитель. Нельзя получить все, ничего не отдавая взамен. А этот господин, как мне кажется, дает нам больше, чем готов взять сам.
— Я разрешу им вам помогать, когда это будет возможно, — сказал Ронштадт. — И если это будет не за мой счет.
Гарун продолжал злиться. Оказывается, быть Королем-без-Трона гораздо тяжелее и унизительнее, чем он это себе представлял. Слишком велика его зависимость от доброй воли людей, которые ему ничем не обязаны.
Для того чтобы здесь, на западе, его воспринимали серьезно, необходимо обзавестись политической валютой. Надо иметь нечто такое, что можно обменять на помощь с их стороны.
Прежде всего жизненно необходимо вернуть лояльность беженцев. Он не имеет права позволить им ассимилироваться или забыть о своих обидах. Они должны остаться политическим инструментом в руках претендента на Трон Павлина.
— Гамаль говорит, что вы хотите встретиться с герцогом Грейфеллзом, — заметил Ронштадт. — Вы позволите дать вам один совет?
— Какой?
— Не тратьте зря время.
— Почему?
— Он — не ваш человек. Он животное политическое, и при этом беспринципное. Командование он получил лишь потому, что королю Итаскии необходимо ублажать оппозицию. Вы не сможете сладить с его амбициями, а он на вас и медяка не поставит.
— Вы его знаете?
— Герцог — мой дальний родственник. По линии жены. Но есть человек, с которым вам следовало бы встретиться. Кстати, имейте в виду, что здесь, на севере, все друг другу родственники.
— С кем же нам следует встретиться, если герцог не годится? — спросил Белул. — Кто этот человек?
— Военный министр Итаскии. Он начальник герцога и одновременно его враг. Министр имеет прямой доступ к королю. Я мог бы снабдить вас рекомендательным письмом.
Следующим утром, когда они скакали на встречу с Грейфеллзом, Гарун спросил:
— Что ты думаешь о нашем благодетеле?
— Время покажет, — пожал плечами Белул.
— Весьма просвещенный человек, — высказал свое мнение Эль Сенусси. — Мегид хорошо о нем отзывается. И доверяет.
Остальные согласились с Белулом.
— После нашей встречи с Грейфеллзом мы будем знать его лучше.
Найти герцога было не сложно. За последние три дня его войско не продвинулось и на двадцать миль.
Ронштадт сказал правду. Герцог не пожелал иметь никаких дел с Гаруном. Бин Юсиф сумел добраться лишь до входа в герцогский шатер — здесь ему пришлось долго ждать, пока адъютант уговаривал шефа принять посетителя.
Радетик обучил его итаскийскому языку вполне достаточно для того, чтобы он смог понять лавину ругани, обрушившейся на адъютанта за то, что тот осмелился притащить «этого кривоногого бандита и конокрада».
Адъютант, вернувшись с багровой физиономией, рассыпался в извинениях.
— Скажи ему, что он пожалеет о своем высокомерии.
— Итак? — спросил Белул, когда Гарун присоединился к своим военачальникам.
— Граф был прав. Он отказался со мной говорить.
— В таком случае последуем совету Ронштадта. Итаския недалеко отсюда.
— Полагаю, что несколько дней ничего не значат.
Тремя днями позже они в сопровождении весьма нетерпеливого сержанта из местных уже ехали по Великому мосту.
— Какое великолепие, — заметил Сенусси. — Так было и в Ильказаре во время расцвета Империи.
Мало кому из них доводилось видеть в прошлом такой порт. Движение на реке их потрясло. Снабжение Хэлин-Деймиеля и Дунно-Скуттари начинало все больше и больше зависеть от водных путей. Из сокровищниц осажденных городов в сундуки итаскийских торговцев рекой текли несметные богатства.
Сержант, объясняя дорогу на пальцах, наконец привел их в замок, расположенный в центре города. Войдя в здание и поднявшись на несколько этажей, они оказались в приемной, где какой-то убогий старикан едва не вырвал из рук Гаруна рекомендательное письмо. Затем старец, с трудом ковыляя, скрылся за украшенной тонкой резьбой дверью. Исчез он ненадолго.
— Его милость примет вас немедленно. Вот вас, — сказал он, указывая на Гаруна. — Остальные пусть подождут здесь.
— Быстрое решение, — сказал Гарун, направляясь к двери. Его спутники неуверенно переминались с ноги на ногу. На их пути встал старец.
Навстречу Гаруну с кресла поднялся невысокий тощий человек средних лет. Протягивая для пожатия руку, он сказал:
— Мне говорили, что вы молоды. Но столь юного человека я встретить не ожидал.
— Граф Ронштадт из Кендела посоветовал мне встретиться с вами.
— Не только молодого, но и весьма откровенного. Я люблю прямых людей, хотя вы, молодежь, иногда с прямотой перебарщиваете. Полагаю, что мой кузен несколько вас разочаровал?
— Герцог Грейфеллз? Он вел себя чрезвычайно неприятно.
— Это его обычный стиль. Герцога забыли обучить хорошим манерам. Я никогда не перестану удивляться тому, как ему удалось собрать вокруг себя столь много сторонников. Еще больше я был поражен тем, как он сумел переиграть меня и получить командование.
— Я слышал, что герцог — хороший солдат.
— Только тогда, когда это отвечает его целям. Я полагаю, что он хочет использовать эту возможность в качестве ступени к трону. Герцог не делает секрета из своей конечной цели.
— В чем он видит прелесть трона? — печально покачивая головой, произнес Гарун. — Для меня это всего лишь головная и сердечная боль.
— Проходите и присаживайтесь, — пожимая плечами, сказал министр. — Думаю, нам следует заключить соглашение.
Гарун сел и принялся внимательно изучать министра. А тот в свою очередь разглядывал молодого человека, положив подбородок на сцепленные пальцы.
