Я иду, затаив дыхание.
Серый кокон уже близко. Я отчетливо вижу его неровную, бугристую поверхность. Какие-то мерзкие зеленоватые потёки – рядом с отверстиями…
Нет, лучше туда не смотреть!
Гляди под ноги, дурак. Вот, едва не споткнулся о кирпич!
Хорошо, что толстый слой пыли гасит звук шагов.
Тут всё ею покрыто – не только земля, но и машины, мёртвые детские качели…
И нигде никаких следов – проходил ли тут вообще хоть кто-то, с тех пор как
Неужели мы первые?
Или нет… Что это там угадывается в пыли? Лохмотья, оставшиеся от рюкзака? А рядом? Куски человеческого скелета?
«Не поворачивай голову! Смотри перед собой. Главное – не потревожить!»
Я строго следую этой директиве. И через пару шагов, будто на мину, наступаю на укрытую пылью раздавленную пластиковую бутылку.
Звук кажется оглушительным!
Отец резко оборачивается. Хватает меня за руку и ускоряет шаг, насколько позволяет его раненая нога.
Холодный пот стекает у меня по шее. «Бум-бум-бум!» – бешено колотится сердце в груди.
Но двор скоро закончится. Ещё немного, и мы скроемся вон за тем домом!
Я отчаянно в это верю.
И в этот миг грохот автоматной очереди раскалывает воздух.
А спустя секунду – там, у Тропы – взрывается граната!
Дребезжат уцелевшие стекла в пятиэтажке. Странный звук эхом долетает от 42-й школы.
Серый кокон вздрагивает. Или мне кажется? Разглядеть не успеваю.
Мы бросаемся к подъезду.
Лезть внутрь – глупо.
Даже стоять рядом опасно! А отец накидывает капюшон своей «счастливой» куртки. И хрипло командует:
– За мной!
Он первым бросается под фиолетовую бахрому. Я проныриваю следом. От запаха плесени щиплет в носу, слезятся глаза…
Мы взлетаем по ступеням. Отец на ходу срывает разъеденную куртку, швыряет её вниз. Фиолетовые побеги змеятся на лету, дожирая куртку.
Хрустит под ногами скелет кошки. Второй этаж.
Что-то происходит там, во дворе, – какие-то огни мелькают за грязными стеклами. И всё громче звук – будто к нам летит огромная муха!
Ещё один этаж.
Наконец-то открытая дверь квартиры! Её окна должны выходить на ту сторону!
Мы проскальзываем внутрь.
В коридоре – пыль, разбитая чашка на полу. В кухне на табурете сидит мертвец – серый, засушенный, как мумия. Нам не туда!
Мы бежим в гостиную, к балконной двери. Рядом с ней – тоже тела. Сидят в креслах. Незряче таращатся в мёртвый экран телевизора.
Отец проскакивает мимо, к балкону.
Я бегу за ним. И всхлипываю от ужаса.
Потому что мертвецы поворачивают головы. Смотрят на меня страшными высохшими глазницами.
На мгновение я замираю – этот миг кажется невыносимо долгим…
Отчаянно хочется удрать – куда угодно, лишь бы вон из этой комнаты. Но я шагаю вперед – между мертвецами, едва не задев одного плечом. И вслед за отцом перемахиваю через балконные перила.
По водосточной трубе мы спускаемся на один этаж и прыгаем на газон.
Бегом одолеваем сквер и ныряем за угол соседнего дома.
Впереди, словно над горячим асфальтом, колышется воздух над
Мы мчимся напрямик.
Мне кажется – там нет прохода. Ещё немного, и невидимые смерчи захватят нас, перемалывая кости…
Но отец проскальзывает вперёд – легко, несмотря на раненую ногу. Там, где я вижу сплошное марево, он безошибочно угадывает зазор между
Я в него верю – и от этого страх притупляется, почти уходит.
Мой папа – хороший
Всё!
Проскочили.
Опять повернули за угол дома.
Следующий двор – открытое место, без всякой дряни. И в просвете между многоэтажками угадывается ржавый троллейбус.
Через полсотни шагов я различаю номер «12».
Да! Тот самый маршрут, что ходил вдоль окраины. Значит – периметр близко. А где-то там, за дальними домами, – спасительный, почти нормальный лес!
Пересекаем двор.
Мы вырвались!
Гул
Только Петровича жалко…
Он был реальный
Идём вдоль троллейбусной линии. Дымки почти нет, и дорога хорошо просматривается.
– Не бойся, Глеб, – шепчет отец. – Осталось недолго. Выберемся!
А я и не боюсь.
Столько хороших людей погибло, чтоб дать нам шанс. Значит, мы просто обязаны выбраться!
У супермаркета «Класс» сворачиваем направо. Впереди – опять дымка. Но эта улица точно ведёт к периметру!
На тротуарах разбросаны вещи – дорожные сумки, какие-то тряпки, жидкокристаллический телевизор с разбитым экраном. Опрокинутая детская коляска…
Здесь у людей было больше времени. И некоторые пытались тащить с собой барахло.
Сгрудились в пробке машины – их хозяева надеялись выбраться из города в последние минуты.
У нас в районе – всё то же самое.
Девять лет мне было, но я до сих всё отчетливо помню – истошные вопли автомобильных сигналов, крики, ругань и детский плач. Помню безумную толпу женщин и стариков, громивших продуктовый магазин. И голос отца: «Пожалуйста, уходите из города!»
Нет, долго он их не уговаривал. Подхватил меня, как особо драгоценный груз, и бежал с мамой до самой опушки леса. Выскочили как были – в домашних спортивных костюмах с растянутыми коленями. Из имущества – лишь мобильные телефоны и ключи от квартиры.
Мы не оглядывались.
А едва вырвались из города, едва опустились на траву перевести дыхание – у нас на глазах последние дома окраины сгинули в сером шквале…
