Остров не то чтобы жестоко разочаровал, но как-то все в одночасье вернул на круги своя. Встретил холодной моросью и отвратительной гостиницей. Никто на шею мечтательному путешественнику не бросился.
Туристический сервис носил зародышевый характер, причем зародыш этот и не думал развиваться. Были организованы полеты на тряском вертолете, желающие могли совершить на свой страх и риск пеший тур, но и только. Ни тебе легендарных достопримечательностей, ни теплых домиков, ни острых ощущений…
Но Роман, которого, как и всякого русского человека, трудно было удивить плохим сервисом, особенно в глубинке, решил первому впечатлению не поддаваться и провести время со всей для себя пользой. Зря, что ли, летел через всю страну. Хотел повидать «самую дальнюю гавань Союза»? Изволь, смотри, раз уж пожаловал, другого такого случая не представится (в чем Роман себе в первый же день клятвенно поклялся).
Поэтому он подавил побуждение сесть на обратный рейс и добросовестно принялся изучать все имеющиеся достопримечательности.
Первым делом побывал в сахалинском музее, где с большим вниманием прослушал от экскурсовода все, что касалось пребывания на острове Антона Палыча Чехова и знаменитого капитана Невельского, первым открывшего, что Сахалин – это все-таки остров, а отнюдь не полуостров, как считалось до него. Осмотрел также Роман и музейные экспонаты, обнаружив, между прочим, что добрая половина из них липовая. Но говорить об этом экскурсоводу, милейшей старушке, конечно, не стал, ибо не имел ни малейшего желания вносить диссонанс в ее тихую жизнь.
А дальше все пошло по порядку. После музея Роман не поленился, ночь почти не спал и хоть и высунув язык, но все же влез на самую высокую сопку – встречал рассвет «у самого восхода». Красота и в самом деле необыкновенная – куда ни глянь, во все стороны волнами расходятся верхушки сопок, далеко внизу – темная громада океана, вверху – бескрайнее небо, и все это ярко освещается малиновым краем солнца, медленно выплывающим из-за горизонта; да все испортил налетевший с северо-востока дождь, в полчаса задернувший небо серыми тучами и моросящей влагой.
Вообще влаги здесь было в избытке. Туманы и дожди сменяли друг друга так часто, что недолгие солнечные часы становились сущим благом. Холодно, правда, не было, климат здесь считался относительно мягким, но во время дождя хотелось залезть в теплое помещение и подольше из него не вылезать.
Однако Роман следовал намеченной программе и в уныние не впадал. Еще каких-то две недели назад он едва не погиб в пустыне от жары и жажды. Поэтому столь обильное количество влаги надо было воспринимать как своего рода компенсацию за мучения, которым он подвергался.
А потому, осмотрев близлежащие окрестности, он на достигнутом не остановился и мужественно записался в группку туристов-энтузиастов, собиравшихся облететь остров на вертолете.
Облет занял три дня. Чего только Роман за эти три дня не повидал! Это на карте Сахалин – узкая полоска суши, почти незаметная на фоне громадных материков. А на самом деле остров протянулся больше чем на тысячу километров с севера на юг и природных красот имел поболе, чем Франция и Англия, вместе взятые.
В первый день группа, в состав которой помимо Романа входили трое пожилых университетских ученых, престарелый писатель-натуралист и дородная сорокалетняя дама по имени Валентина Викентьевна, посетила северную часть Сахалина.
Они пролетали над величавой горной грядой, чьи зубчатые цепи могли вполне потягаться со средними Пиренеями или Альпами. Валентина Викентьевна, прильнувшая к иллюминатору, увидела, что макушка одной из вершин курится довольно густым дымом, и подняла крик на весь вертолет, решив, что начинается извержение вулкана. И тогда лишь успокоилась, когда ученые мужи заверили ее, что ближайшее извержение может произойти лет через сто, не раньше.
Валентина Викентьевна насилу позволила себя успокоить, несколько ядовито при этом поглядывая на Романа, который, в отличие от сердобольных ученых, не торопился уверять бедную женщину в том, что ей не грозит немедленная и ужасная гибель.
После гор обозревали светлохвойные леса, мало чем отличавшиеся от сибирской тайги. Вертолет сел возле одной из многочисленных рек. В это время года по рекам стеной шел тихоокеанский лосось, отчего вода буквально вскипала на глазах восхищенных туристов. Валентина Викентьевна визжала, как девочка, и все норовила выхватить из воды руками скользкую тушку лосося. Ей это так и не удалось, но восторгов не убавилось. Да и все остальные были довольны, ибо первозданная природа, окружавшая реку – бурлящая прозрачная вода, усеянный гладким голышом берег, изумрудные полянки, стоявший на утесах былинный лес и синеющие над ним величественные вершины, – внушала невольное благоговение даже скептически настроенному горожанину.
Проводник, коренной житель-полукровка не то корейского, не то китайского происхождения, провел туристов на полтора километра вверх по реке, и они, засев в густом кустарнике, увидели самых настоящих медведей, охотящихся на лосося. Это было до того необычайное зрелище, что солидные мужчины почувствовали себя так, будто очутились в гостях у сказки – или во временах «раннего неолита», как выразился один из ученых.
Медведи, нагуливая жир к зимним холодам, собрались группой в несколько особей возле удобного для рыбалки мелководья и азартно гонялись за идущим на нерест лососем, поднимая тучи брызг и рыча от усердия. Выхватив длинной пастью увесистую рыбину из воды, медведь, отбиваясь от собратьев, норовивших отнять у него добычу, выбирался на берег, отряхивался и тут же предавался торопливому обжорству. Спустя несколько минут, оставив от лосося лишь голову и хребет, он снова бросался в реку.
На берегу жадные до дармовщины вороны, сороки и прочая пернатая живность помельче мгновенно расхватывали все, что оставалось после медведей. Пир шел горой, и никому дела не было до кучки туристов, засевших в кустах неподалеку.
Валентина Викентьевна все рвалась поближе к медведям – хотела погладить лохматого увальня- медвежонка, – но ее убедили, что при мамаше-медведице лучше этого не делать, да и медвежонок был далеко не так безобиден, как ей казалось.
Когда дело пошло к вечеру, туристы вернулись к вертолету, который через сорок минут доставил их на некое подобие туристической базы (две кривобокие низенькие избушки, уборная в близлежащих кустах и бочка с дождевой водой вместо душа).
Впрочем, путешественники были переполнены впечатлениями сверх меры и так устали, что, наскоро поев каких-то консервов из банки, не стали ждать обещанной ухи из лосося и попадали кто куда на деревянные нары, – можно было ручаться, что столь крепко они не спали уже много лет.
На следующий день они посетили остров Тюлений. Этот небольшой скалистый островок длиной всего-то в семьсот метров был знаменит своими лежбищами морских котиков. Вертолет едва сумел найти пятачок для посадки. Вдоль всего побережья чернели плотные колонии котиков. По словам проводника, их было здесь примерно восемьдесят тысяч. Сейчас как раз шел период размножения и выкармливания детенышей, поэтому туристы попали, что называется, в пик сезона.
Помимо котиков, Тюлений обильно населяли морские птицы. Самую крупную гнездовую колонию образовывали здесь кайры. Этими довольно крупными птицами были заселены почти все скалы острова, и кайры суматошно метались вдоль крутых каменных стен, отыскивая свои гнезда.
Гвалт стоял неописуемый. Котики, которые вовсю занимались охотой, любовью, выяснением отношений, родами и выкармливанием уже родившегося потомства, кричали на все голоса – очень, кстати сказать, пронзительные голоса.
Птицы тучами носились в воздухе и шумели так, что порой заглушали котиков. Этот клочок каменистой суши, омываемый со всех сторон морскими волнами, казался воплощением самой жизни, настолько напористо и многоголосо она здесь о себе заявляла.
Путешественники провели на острове едва ли не целый день, разглядывая гнездовья птиц и лежбища котиков. Особенно умиляли всех детеныши – большеглазые беспомощные крошки, звавшие своих медлительных мамаш тоненькими жалобными голосами.
Валентина Викентьевна все же погладила одного из них, из-за чего потом едва спаслась бегством от ринувшегося за ней самца, ревностно опекавшего свой гарем, состоявший из двух десятков самок.
Больше всего Валентину Викентьевну заинтересовали сцены спаривания котиков, которые проходили,
