общий язык с женщинами. Девушки на него всегда заглядывались: падок слабый пол на все интересное и оригинальное. А тут… “Глыба мороженого с виноградинами вместо глаз”, – как охарактеризовала его одна из многочисленных подружек по имени Татьяна. Дмитрий легко сближался и легко расставался – неизменно без ссор и дрязг, без обиженного или разъяренного хлопанья дверью: отношения просто переходили из разряда “дружба с постелью” в разряд “дружба без постели”. Велимир только диву давался, как ему это удается.
Зоррах расправила волосы и посмотрелась в им же подаренное бронзовое зеркало.
– Господин, почему ты теперь не брать меня к своя? – спросила она. – Может, я виноватая?
– Провинилась. – машинально поправил он.
Зоррах смелела день ото дня, и Дмитрий был уверен, что без Фатимы дело тут не обходится. В этой рабыне и наложнице Джафара вдруг проснулись материнские чувства, и она стала опекать девочку, квохча над нею, как наседка над цыпленком. И, естественно, учила ее уму-разуму, то бишь надлежащему рабыне образу мыслей и жизни. И с некоторых пор девчонку буквально подменили: она стала заявлять на Дмитрия права. Поначалу, правда, робко…
Беда в том, что девчонка волей-неволей начала будить в нем часть сознания, казалось бы, погребенную под грузом навалившихся на него невозможных событий. В обозе тащились за армией не только маркитанты да осадные орудия – шлюх, за малую плату готовых доставить солдату большие радости, также имелось в избытке. Этих Дмитрий вовсе не воспринимал. Но и не только шлюх, отдающихся любому, кто заплатит. Он мог бы найти удовольствие в объятьях служанки или рабыни, сопровождавших сановных дам, которые, в свою очередь, сопровождали в походе мужей. Но женщины словно находились за чертой восприятия мира: все они остались там, за сотни лет вперед, а здесь их нет и быть не может. Дмитрий словно забыл, что он мужчина, и непривычное долгое воздержание переносил легко, даже не задумываясь об этом. Его часто пытались завлечь – взглядами, знаками, а он лишь равнодушно, как на пустое место, смотрел на смазливую мордашку, на блестящие, вымытые кислым молоком волосы, на грудь, приподнимающую платье…
И проходил мимо.
А эта средневековая нимфетка пробуждала воспоминания о том, что он человек и мужчина и ничто человеческое и мужское ему не чуждо: Дмитрий спас ее и потому относился к ней совсем иначе. Но она-то была не женщиной – девочкой. Он понимал, что переносит на Зоррах внутреннюю потребность хоть какой- то, пусть даже мельчайшей частью, оставаться прежним Дмитрием. Что для любого солдата из его десятка, из всего Тамерланова войска было в порядке вещей, для него являлось надругательством. И перешагнуть через себя, через этот последний барьер он не мог.
Из-за этой девочки ему и так пришлось сломать в себе еще один стержень, чтобы окончательно подстроиться под это время и воспринять его порядки. Дмитрий пока даже представить себе не мог, что будет делать с Зоррах дальше, но чтобы у него появилась хоть какая-то возможность что-нибудь сделать с нею и для нее, гордая личина юродивого бессребреника не годилась. Или девчонку следовало, закрыв на все глаза, отдать тому же сотнику, например, – и забыть.
В который уже раз он пересилил себя – и стал после боя, как и все, собирать добычу: и с мертвых тел, и входя в опустевший без хозяев дом, чтобы рыться там в поисках чего-нибудь дорогостоящего. Золото, серебро, монеты, кувшины, одежда – он брал все, что имело мало-мальскую ценность. Оставалось только начать резать ради драгоценной бирюльки обезумевших от страха уцелевших мирных жителей. Какая, в сущности, разница – их ведь все равно убьют. Но этого он все-таки не мог. И также не мог позволить себе спать с девчонкой. Последний барьер…
А Зоррах делала все, чтобы понравиться: прихорашивалась, ласкалась. И вела себя порой, как капризная маленькая интриганка, которая прекрасно знает, какие из ее капризов наказуемы, а какие нет. Дмитрий не строил иллюзий, будто девчонка вдруг прикипела к нему душой. Нет, она просто узнала, как должно вести себя послушной рабыне с добрым хозяином. И с удовольствием играла в послушную рабыню, желанную наложницу, но попробуй и впрямь овладеть ею – наверняка ударилась бы в истерику.
Дмитрий был готов придушить Фатиму за ее поучения. В конце концов он нашел выход и насел на Джафара, потребовав урезонить Фатиму. У маркитанта отвисла челюсть: зачем же Дмитрий тогда купил девчонку?
– Ты посмотри на нее и посмотри на меня, – отрезал Дмитрий. – Что с нею будет, как ты думаешь, Джафар? Пусть вырастет сначала…
Джафар сначала хлопал веками, а потом захохотал, раскачиваясь дородным телом.
– Вздумал буйвол покрыть газель, а она лопнула, – просипел торговец сквозь смех.
Разговор, однако, имел положительные последствия: Зоррах стала готовиться доставлять удовольствие господину в будущем. С немалым, надо сказать, для себя облегчением… Фатиму тоже проняло. И Дмитрий, в очередной раз проведывая девочку, с удивлением обнаружил, что Джафарова наложница заискивает перед ним, чего раньше в заводе не было.
Зоррах стояла перед ним, сжимая зеркальце.
– Когда ты брать меня в своя? – настойчиво повторила она.
– Не сегодня, – ответил он, улыбаясь неправильностям ее речи.
– Ты всегда так говорить, – Зоррах насупилась. – А вон она идет, – сказала она вдруг и обиженно отвернулась. – Ты проводить с ним много время. Больше много, чем с моя…
Дмитрий оглянулся. Обходя кибитки торговцев, к ним, метя пыль длинными полами рубища, направлялся Як Безумец.
– Иди, Зоррах, – велел он.
Та обиженно надула губы и упорхнула. Послушная все-таки девочка. “Ничего, – успокоил себя Дмитрий. – Кончится поход, а там скажу ей, что просто спас ее, и отпущу на все четыре стороны. Узнаю только, каким макаром она сможет безопасно добраться до родных мест. С каким караваном… Или выдам замуж”, – и сам удивился: он впервые подумал, что может выдать девчонку замуж.
Зоррах ушла в кибитку Джафара, а Дмитрий пошел навстречу дервишу.
Войско Тамерлана было огромным – несколько сот тысяч человек, а вот круг общения у Дмитрия невелик: подначальный десяток, девочка и Джафар, с которым он регулярно садился за шахматную доску. И совершенно неожиданно в этот круг вошел еще один человек. Дервиш. Его появление представлялось Дмитрию столь же загадочным и необъяснимым, как и собственное появление в Тимуровой империи.
