Дмитрий уже точно знал, в каком из походов Тамерлана принимает участие. В Индийском. Он узнал об этом, увидев в маленьком храме бронзовую статую многорукого Шивы.
Этот удаленный от человеческих жилищ храм прятался в уютной ложбине среди гряды невысоких и пологих холмов. Наткнулись на него совершенно случайно. Курильницы, благовония, бронзовые и каменные статуи, золотые украшения и длинные гирлянды цветов. И отчаянное сопротивление жрецов, бросающихся на солдатские мечи и копья с голыми руками.
Храм ободрали, как липку, и разнесли буквально по камешку: было строение, а теперь только ровное место, усыпанное обломками серого камня, а в дальнем конце высится изуродованный остов – все, что осталось от храма. Металл статуй и курильниц на что-нибудь да сгодится – их забрали, а вот каменные скульптуры, украшавшие храм снаружи, искрошили в щебень. А посреди руин стоял человек в сером от пыли рубище дервиша, живописными складками обвисающем с плеч, и громко читал по-арабски стихи:
– Наше время – мгновенье. Шатается дом. Вся вселенная перевернулась вверх дном. Трепещи и греховные мысли гони. На земле наступают последние дни. Небосвод рассыпается. Рушится твердь. Распадается жизнь. Воцаряется смерть. Ты высоко вознесся, враждуя с судьбой, Но судьба твоя тенью стоит за тобой. Ты душой к невозможному рвешься, спеша, Но лишь смертные муки познает душа[28].
Что это именно стихи, Дмитрий догадался по ритму. По-арабски он понимал не больше двух десятков слов – на нем говорили мало, в основном читали молитвы и божились.
Из-под каменного обломка Дмитрия торчала подле самых ног тощая темнокожая рука со скрюченными пальцами – жрец, которого тут же и погребли, завалив камнями еще живого. Но и мертвый он будто старался уцепиться за что-то и выползти из-под груды обломков.
Дмитрий обошел торчащую руку стороной. Он пришел сюда, чтобы оставить тайник для будущих археологов. Среди статуй храма он приметил изваяние обнаженной танцовщицы – этой скульптуре повезло: ее просто разбили на несколько кусков и бросили. Дмитрий вернулся, чтобы закопать обломки в землю: вдруг ей удастся непотревоженной пролежать в земле несколько столетий?
Обломки статуи он разыскал довольно быстро и остановился возле каменной головы. Снизу вверх она смотрела на Дмитрия длинными, поднятыми к вискам глазами и улыбалась чувственным ртом. Однако он не ожидал, что здесь окажется кто-нибудь, кроме него. Дервиш – свидетель совсем не нужный, и он решил подождать, пока тот не уберется восвояси.
Дервиш перестал читать и медленно повернулся. Не оглянулся, как человек, услышавший позади посторонние звуки, и решил проверить, что же там такое, а просто обернулся – спокойно и уверенно. И сразу направился к Дмитрию. А приблизившись, встал напротив и принялся молча рассматривать Дмитрия выпуклыми карими глазами.
Был он невысоким крепышом лет пятидесяти, с толстой, мускулистой шеей, на которой сидела круглая голова, покрытая бесформенным войлочным колпаком, залихватски сдвинутым на затылок. Длинный, нависающий над верхней губой, нос и узкий рот, очерченный глубокими складками. На лице отсутствовали всякие следы волос: ни усов, ни бороды, ни даже бровей – странная, прямо скажем, физиономия, и впечатление это усиливалось словно приклеившейся к ней маской брезгливой флегмы.
И с чего вдруг дервишу-джавляку взбрело заявиться сюда? Впрочем, от этих буйных бродяг можно ждать чего угодно: они плюют на молитвы и посты и могут неделями напролет не просыхать, дуя вино кувшинами.
Джавляк продолжал пялиться на Дмитрия, не произнося ни слова, только помаргивая неожиданно длинными и пушистыми ресницами, из-за которых его глаза казались обведенными краской. От дервиша исходил устойчивый запах винного перегара, а полные щеки были исчерчены сеточкой красных прожилок, как у алкоголика с изрядным стажем. Но стоял он не качаясь, а взгляд карих глаз был внимательным и умным. Джавляк кого-то напоминал Дмитрию. Но кого?
Они стояли и молчали довольно долго, пока дервиш не утер губы рукавом грязной и потертой хламиды и не произнес:
– Ты пришел.
Дмитрий молча ожидал продолжения. Он не удивился: эти безумцы и не то еще могут сказать. Джавляк коснулся носком сапога каменного завитка волос на лбу разбитой статуи и спросил:
– Зачем она тебе?
А вот это уже лихо: как дервиш догадался, что ему нужна именно разбитая статуя? Когда он разыскивал среди обломков ее осколки, джавляк стоял спиной и не мог его видеть.
– С чего ты взял, что она мне нужна?
Джавляк поморгал. Трепетание пушистых ресниц никак не вязалось с равнодушной и безбровой физиономией.
– Тогда пошли.
Ситуация была бы забавной, не мешай дервиш захоронить статую.
– Иди, – сказал Дмитрий. – Кто тебя держит?
Неподвижное лицо впервые дрогнуло: дервиш растянул губы в слабой улыбке, но ничего не сказал, а просто пошел прочь, легко перескакивая с обломка на обломок. Дмитрий посмотрел ему в спину. – тот ни разу не обернулся. Потрепанные полы рубища трепыхались при каждом шаге. Дмитрий повернулся к голове каменной танцовщицы.
– Чуть-чуть терпения, – пробормотал он по-русски, обращаясь к ней. – Сейчас он уйдет, и я тебя спрячу.
– Эй! – раздался за спиной громкий оклик.
Дмитрий раздраженно обернулся. Чего еще надо этому святому буяну и пропойце? Джавляк держал в руке мотыгу, которую Дмитрий прихватил с собой, собираясь закопать обломки статуи под корнями большого платана, что рос неподалеку от храма в окружении еще пяти собратьев.
– Эй! – вновь крикнул джавляк. – Неси. Я буду копать яму.
Какое-то мгновение Дмитрий ошалело глядел на дервиша: размахивая мотыгой, тот направлялся
