колодец в углу дворика, под сенью старой груши-дички. Во всей деревне не сыскать такой прозрачной, студеной воды. Один бы маленький глоточек сейчас из своего колодца!..
На рассвете пятого дня дороги Анна Степановна попала под бомбежку. Военные подобрали ее, раненую, тут же, на машине, оказали первую помощь, довезли до одной из областных больниц.
Больница вскоре эвакуировалась, и Анна Степановна очутилась в далеком тыловом городке. Больше месяца ее лечили здесь. А когда и этот городок стал прифронтовым, эвакуационные органы направили ее в Воронеж.
Жизнь в то время в Воронеже была напряженно-кипучей, тревожной. Сверх всяких мощностей, круглые сутки работали предприятия, хотя вокруг них и на подступах к городу уже стояли зенитные батареи. Посты противовоздушной обороны дежурили беспрерывно. В какое учреждение ни зайди, в любое время дня и ночи застанешь там людей: работа не прекращалась.
В областном отделе народного образования Анну Степановну приняла молодая женщина в темно- коричневом, ладно скроенном платье, со скромной гладкой прической, с бледным, усталым лицом – отдыхать, бывать на свежем воздухе, видно, доводится урывками. Просмотрев документы Анны Степановны, она посоветовала ей податься в Анненский район области, заметив, что туда уже направлены некоторые учителя из Белоруссии.
Могла ли Анна Степановна не поинтересоваться, не узнать, кто туда направлен!
И женщина начала поспешно, вроде как нервно даже, переворачивать кипы бумаг на столе, в шкафах, перелистывать подшитые и неподшитые листы в папках. Копалась она в них долго, и Анна Степановна уже поняла, что не так-то просто найти тут что-либо из искомого: память у женщины, видать, неплохая, а вот любви к порядку в делах нет.
– Не ищите уж очень-то, – попробовала Анна Степановна остановить ее, – стоит ли время тратить!
– Нет, почему же? – не согласилась женщина. – Здесь у меня все должно быть.
А Трутиковой как-то не по себе стало: вспомнила – в коридоре, за дверью этого кабинета, в ожидании приема толпятся люди…
– Вот, нашла одного! – довольно воскликнула женщина. – Балашов Иван. Не знаком?
Анна Степановна разочарованно покачала головой.
– Короче говоря, поехали туда ваши, – заверила женщина, – несколько человек поехало.
Вечером того же дня Анна Степановна села в пригородный поезд. В вагоне было тесно, темно, широкие верхние полки опущены так, что получились чуть не сплошные нары. Люди наперебой стремились занять их, потому что там, хоть и в темноте, и пожитки свои можно пристроить, и самим прилечь.
Анна Степановна тоже протиснулась на полку, возле самой стенки. Рядом, уткнувшись в мешки, лежали две женщины, за ними какой-то старик с петухом в кошелке, дальше – парень в старой шинели и толстушка-молодица. Эти двое, разместившись, долго и восторженно о чем-то шептались, как видно, радуясь, что повезло рядком лечь, занять местечко поуютнее.
Из кошелки, прервав сладкий шепот молодых, подал свой голос петух.
– Что тут еще такое? – как-то смешно возмутился парень из-под шинели, которой и сам успел укрыться, и молодицу укрыть. Старик промолчал, а одна из соседок ответила:
– Курица. Не слышишь, что ль?
– Не курица, а петух, – раздраженно уточнил старик.
– Спихну я тебя отсюда вместе с петухом! – незлобиво пригрозил парень.
– Смотри, чтоб я тебя не спихнул!
– Ну-ну! – парень резко поднял голову.
– Ти-их-хо, – зашептала на него молодица, – зачем он тебе, этот старик?
С минуту они лежали молча, но вот парень снова накинулся на старика:
– Сверну я голову твоему петуху, икнуть не успеешь!
– Смотри, чтоб я тебе не свернул.
– Что-о?
– Ти-ихо ты, тихо!
Кто-то из тех, что рассаживались в конце полок, придавил парню ноги, и он, забыв о старике, обрушился на него:
– Куда лезешь, морда? Ослеп, что ли? Расселся!
– А ты разлегся. Гляди, а то за ноги да вниз!..
– А ну попробуй! – парень приподнялся на локте. – А ну тронь!
– Ти-их-хо! – опять послышалось из-под шинели. Молодица высвободила свою пухлую короткую руку и, словно крюком, зацепила парня за шею, притянула к себе.
Но вот послышались дробный стук по полкам и голос кондуктора. За кондуктором шел контролер, проверяя билеты.
Парень тотчас закутался в шинель, притих.
– Ваши билеты, граждане, ваши билеты! – оповещал кондуктор, светя фонарем и постукивая свернутыми флажками по полкам. – Ваш билет, гражданин! – обратился он к парню в шинели и постучал флажками по каблукам его сапог.
Тот не отозвался, притворившись спящим. Проводник еще раз постучал по его каблукам, и тогда
