Тотчас стол Лизавета накрыла, Нас к столу пригласила: — Ешьте, пейте… И пили мы, ели. Всем троим постелила постели: Спит Смирнов на перине в доме, Я — в сарае на свежей соломе, А для Ворчика место в клети. Столько было хлопот Лизавете! На солому пахучую лезу Я под самую крышу. Тихо месяц встает из-за леса,— Сквозь расщелины вижу. Я лежу себе, курткой накрытый, В куртке знамя бригады зашито,— За него головой отвечаю… Думы думаю… Засыпаю… То ли вправду, то ль чудится мне — Заскрипели ворота сарая, Наяву или, может, во сне Зашуршала солома сухая? Просыпаюсь я: — Кто это? — Это… Ты не спишь?.. Это я, Лизавета… Я и в хате была — не спится, Я и в клеть зашла — не лежится И сюда вот пришла я, вдовица… Дозволь примоститься… — Села рядом со мной Лизавета: — А зачем вам шататься по свету? — Говорит она, тихо вздыхая. — Посмотри-ка, удача какая: Живу я отлично, Единолично… Иль не люба, не мила? Иль работаю мало? Все луга покосила, Нынче жито дожала… Оставайся со мной честь по чести, И пойдем мы с тобою вместе По спокойной ровной дорожке,— Ни войны тебе, ни бомбежки… Оставайся… — Пойду… — До Урала Все как есть немчура позабрала. Ты подумай… — Что ты сказала? — То, что немцы дошли до Урала,— Так их радио передавало. Путь далекий. Достанет ли силы Пепелища считать да могилы По дорогам, а их не мало. Ну? — Пойду! — Лизавета встала. — Душно тут, — говорит, — не спится.- Снова в клеть заспешила вдовица. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В небе утреннем скрылся Над желтою нивою сжатой, С дальней тучкою слился Дымок Лизаветиной хаты. Извиваясь, как змеи, Все дальше ведут нас тропинки. Подневольные жнеи Нам песню поют на дожинках. Крестьянская хата Стояла над светлой рекою. И жил там оратай С женою И дочкой родною. Пришла к ним недоля, Пришла и назад не уходит: По житному полю Минеры немецкие бродят. Зачем же высокое жито Земля породила, Коль немцами в жите зарыта Нечистая сила? — Жать нынче не станем, — Хозяин жене объясняет. Но дочку без хлеба оставить Жена не желает. Тайком поднялася, На зорьке ушла за ворота.
