- Все говорят. Говорят, уже приказ есть. Не уходите...
—Не уйду, Нина,— рассмеялся Луговой,— раз вы не хотите, не уйду. Уже и приказ есть? Быстро вы там все решаете,— он улыбнулся.— До завтра.
—До завтра,— печально сказала стенографистка.
Он вышел из кабины, вытырая шею платком. Жара!
Прямо духота в этих стеклянных ящиках, хоть дверь не закрывай.
Да, а Ирина так и не подошла к аппарату. Может, занята...
—Гер Луговой, восьмая кабина,— раздался негромкий голос дежурной.
«Что за черт, разве она не видела, что я закончил разговор? — подумал он.— Или стенографистка забыла что-то сказать? Странно, Нина такая аккуратная».
Он снова вошел в кабину, оставив дверь открытой.
- Да, Нина, забыли что?
- Александр Александрович,— услышал он мужской голос,— это вы?
- Я,— удивившись, ответил Луговой. «Кто это может быть?»
- Это вы? Это Луговой? — надрывался голос.— Вы меня слышите?
- Да, слышу, слышу. Кто говорит?
Здравствуйте, Александр Александрович, это Лютов! Лютов говорит. Из «Спортивных просторов».
—Здравствуйте,— Луговой не мог скрыть удивления.
Последовала пауза.
—Александр Александрович, поздравляю вас. Приказ о вашем назначении вчера подписан.. Да для вас это, наверное, не новость?
—Новость, — Луговой уже овладел собой. — Не ждал, что так скоро. А за поздравление спасибо.
- Александр Александрович, по телефону особенно не разговоришься. Так я уж покороче. У меня к вам просьба...
- Слушаю вас,— Лугового охватила тоска. Он знал, с какой просьбой обратится к нему Лютов, предвидел.
- Хотел бы остаться в журнале. Сколько лет ведь проработал, сами знаете. Не замом, боже упаси, я понимаю, новый редактор — новые люди. Хоть завотделом. Спортивным, например, я ведь на этом деле собаку съел, сами знаете. А?
- Родион Пантелеевич, может, до моего возвращения оставим этот разговор? Все равно без меня ничего в журнале меняться не будет,
—Александр Александрович, скрывать не собираюсь, я с этой просьбой к председателю комитета обращался, он сказал: «Если Луговой не возражает, я возражать не буду. Он главный редактор, ему и решать».
«Что ответить?» — размышлял Луговой. Он понимал, что оставлять Лютова в журнале не следует. У любого бы затаилась при создавшихся обстоятельствах обида, ревность, а то и злость. А уж у такого, как Лютов, и подавно.
Его желчный, неприятный характер и неприязненное отношение он хорошо знал. Но в то же время отрицать опыт и знания Лютова как старого специалиста, как большого знатока футбола и хоккея он не мог. В конце концов, оставит не замом, завотделом, окружит новыми людьми, которые не дадут Лютову валять дурака. Да и что он, уж совсем ничего не понимает, Лютов? Изменится, будет работать по-новому. А не захочет, что ж, никогда не поздно будет расстаться.
- Алло! Алло! Александр Александрович, вы здесь? Поймите, — доносился до него то пропадавший, то вновь возникавший голос — слышимость ухудшилась, — я ведь чем буду заниматься? Футболом да хоккеем своим. Уж это дело я знаю. Не подведу.
- Ну что ж, Родион Пантелеевич, раз такая срочность, я возражать не буду.
- Значит, я могу передать это председателю?
- Можете...
- Спасибо, Александр Александрович, поверьте — не пожалеете. Со мной легко работать. Спасибо. Желаю успехов вам. Жду в Москве. До свидания.
- До свидания.
«Как же, легко с тобой работать», — подумал Луговой, опуская трубку на рычаг. Он уже жалел, что дал согласие. «Не мог отказать — мямля», — ругал он себя мысленно и все больше досадовал.
Мрачный, он покинул пресс-центр и направился к лыжному стадиону, откуда, то затихая, то нарастая, неслись крики зрителей.
Выныривая из леса на противоположном холме и снова углубляясь в лес, затем съезжая со склона, пробегая под мостиком и выходя на последнюю прямую, лыжники приближались к финишу.
На огромном черном табло то и дело сдвигались большие белые квадраты с номерами первых пришедших. Кто-то приходил с лучшим временем и отодвигал очередной квадрат за черту призеров.
Вдоль трибун шумно, с криками прошествовала группа финских болельщиков. Они слегка подвыпили и размахивали национальными флагами и транспорантами с именами своих фаворитов.
Руководители советской делегации в коротких коричневых шубах и огромных рыжих меховых шапках стояли на трибуне и молча следили за гонкой. Наши еще не появлялись.
Луговой поднялся на сборные трибуны в ложу прессы и некоторое время наблюдал за гонками.
Спортсмены финишировали один за другим. Дыша белым паром, они стремительно пересекали финишный створ и сразу же попадали в руки тренеров и товарищей. Им набрасывали на плечи одеяла, увлекали в раздевалки, стараясь оградить от репортеров, совавших вперед свои микрофоны, от фотографов, стремившихся увековечить исторический момент.
Разумеется, так бывало, лишь когда к финишу приходил фаворит.
Наконец гонка кончилась, вернее, финишировали все, кто мог оказаться в первой десятке, и Луговой, удовлетворенный результатами своих соотечественников, медленно двинулся в густой толпе обратно к пресс-центру.
Но когда он прибыл к стоянке автобуса, оказалось, что тот ушел минут на десять раньше графика. Так случалось. Нетерпеливые журналисты на всех языках начинали понукать ошалевшего шофера, заверяя его в том, что все на месте и ждать больше некого. Автобус уходил, и опоздавшим, а вернее, приходившим точно ко времени, указанному в расписании, оставалось лишь ждать следующего нескорого рейса или добираться с оказией.
Луговой огляделся, надеясь устроиться к кому-нибудь попутчиком.
Постовой полицейский, «кореш» Короткова, активно помогавший опоздавшим журналистам пристроиться к их более счастливым, располагавшим машинами, коллегам, энергично замахал ему рукой.
Луговой не заставил себя просить и быстро подбежал к полицейскому, который затолкал его в уже тронувшуюся машину.
- Но возражаете? — спросил австриец у сидевшего за рулем человека.
- Не возражаете? — повторил за ним Луговой и, не ожидая ответа, уселся на заднее сиденье.
Человек за рулем молча подождал, пока Луговой устроится поудобнее и захлопнет дверцу. Машина мягко тронулась с места.
Только в этот момент Луговой отдал себе отчет, что машина, в которую он столь бесцеремонно залез с помощью австрийского полицейского, не что иное, как серый «ситроен» газеты «Спринт», а человек за рулем — тот самый красивый незнакомец, вероятно корреспондент газеты, которого он мельком видел в Вене в аэропорту.
Они были в машине вдвоем, и «ситроен» сначала медленно, раздвигая толпу, а потом, по мере того как толпа редела, все быстрее двигался по снежной дороге. Внезапно у выезда из Зеефельде дорога влилась в очищенное от снега шоссе, и машина помчалась с бешеной скоростью.
Человек, сидевший за рулем, был, бесспорно, ас. Не обращая внимания на крутые повороты, подъемы и спуски, он, не снижая скорости, уверенно вел свою могучую машину одной рукой, держа в другой сигарету.
