Васильевича Ощеры, окольничего великого князя.
— Ловок!
— И заносчив. Оттого и неохота при нём толковать. А дела, брат, чудные происходят.
— Что так?
— Сдаётся мне, великий князь Иван Васильевич не победы в войне с ханом Ахматом ищет — сговора.
Глянул вопросительно Собинка на старшего друга.
— Откупиться хочет. Ищет лёгкого мира. Наущают его к тому советники Иван Васильевич Ощера и Григорий Андреевич Мамон. И для того посылает великий князь боярина Ивана Фёдоровича Товаркова к хану Ахмату с богатыми дарами.
Задумался Собинка.
— А нешто худо это — мир?
— Смотря, брат, какой. Мир миру рознь. Многие былые князья мирились с Ордой. А дань-выход ордынским ханам с кого собирали? С мужика в первый черёд. Прежде я верил великому князю более, нежели себе. Теперь, в Москве, да и в войске побывав, прозрел. Прав твой дед Михей — ордынские дела касаются не одного великого князя и его ближних людей — нас всех. А у меня с Ордой, сам знаешь, свои счёты…
Грустью-тоской переполнились Евдокимовы глаза. Вспомнил, должно, про жену Анюту и дочку Катю, что томились в ханском плену.
Понял Собинка. Спросил:
— Ничего оттоле не слыхать?
Помотал Евдоким отрицательно головой.
— Нет, брат. Ровно в воду канули.
— Может, найдутся ещё! — попытался утешить Собинка. — Объявятся где ни то.
— Коли не искать, едва ли.
— Как ты их сыщешь? Не пойдёшь же на ордынский берег в самую пасть — вражье логово?
— Пойду!
— Один?
— Поеду с людьми боярина Ивана Фёдоровича, что везут великокняжеские дары. Если что прознаю и сделаю, вернусь с ними. А нет — тайно останусь на ордынской стороне. Пленники наши русские укроют и помощь окажут всяческую. Сыщу родных моих…
Остановился Собинка.
— Возьми меня с собой. Сгожусь, не пожалеешь!
Опять отрицательно покачал головой Евдоким.
— Верю, что пригодился бы. Однако не возьму. Свою голову под топор вольно класть каждому. Чужую — нет. Из Орды не воротиться — проще простого.
Приметив, как опечалился Собинка, спросил Евдоким:
— Мои подарки хранишь ли?
Собинка пожал плечами. Молча показал нож, что на поясе висел.
— А другой?
Молча же Собинка за пазуху полез. Извлёк резную деревянную куклу-девочку.
У Евдокима потеплели глаза.
— Ежели мне и впрямь хочешь помочь, береги её не менее, чем первый подарок.
Вдаль посмотрел, сказал серьёзно, а непонятно:
— Может, тебе и суждено… Кто знает? — Предупредил: — О замысле моём — никому ни слова.
Собинка куклу, с которой, памятуя старый наказ, не расставался, спрятал за пазуху. Нож в кожаном чехле-ножнах поправил на пояске.
Знал Собинка: Евдоким попусту слова не бросает. Коли просил сохранить игрушку, есть тому важная причина. Сейчас не говорит — значит, не время.
Дядька Савелий встретил племянника и друга его пытливым взглядом.
Когда отошёл Евдоким, зевнул притворно.
— О чём разговор был? Чего сказывал Евдоким?
Собинка в дядькины блудливые глаза поглядел прямо:
— Толковал про плотницкое ремесло. Скорее бы, говорит, замирился великий князь с ханом. Тяготы военные надоели до смерти. Жизни тихой и покойной, говорит, хочется.
Удовлетворённо хмыкнул дядька Савелий:
— Разумные слова, коли искренни. Великий князь ищет мира с царём-ханом Ахматом. А находятся смутьяны, что тому противятся. Вишь ты, гнать, сказывают, надо Орду с наших земель навсегда. Того в соображенье не приемлют: должны подойти в помощь хану Казимировы войска. Тогда что будем делать? Умён наш государь-батюшка великий князь Иван Васильевич. Ох, умён! И, слава богу, осторожен. Крымского хана натравил на Казимира. Дабы потревожить его южные границы и тем отвлечь от наших с Ордой забот. Царевича же крымского Нордулата и воеводу звенигородского князя Василия Ноздреватого по Волге слал в Ахматовы улусы, дабы сотворить ему докуку в тылу. Всё-то проницательными своими мыслями предусмотрел государь! А болтуны поганые прозвали его бегунком. В трусости оговаривают… Ужо будет им…
«Вот оно что! — смекнул Собинка. — Стало быть, дядечка, в таких слугах ты ходишь у великого князя. Выслушиваешь да выспрашиваешь, а потом доносишь великому князю и его ближним людям? Хорош гусь, ничего не скажешь!»
Передал Собинка весь разговор и свои подозрения Евдокиму.
Ответил тот задумчиво:
— В одном Савелий прав. Умён великий князь Иван Васильевич. Только не по моему нраву такой ум. Осторожность у великого князя близко соседствует с трусостью. А тут ещё сребролюбцы жирные и брюхатые: Ощера с Мамоном. И их подпевалы. Тьфу… — плюнул в сердцах Евдоким. — Будь моя воля, я бы их в один мешок с басурманами — и в прорубь! Что до службы Савелия у великого князя и его окольничего, здесь ты, пожалуй, угадал. И это надобно крепко держать в памяти.
Два дня спустя отправилось посольство великого князя Ивана Васильевича к правителю Большой Орды хану Ахмату. Повезли богатые дары самому хану и людям его близким. Поехал с посольским обозом среди мужичков, приставленных к лошадям, Евдоким. И, что до крайности удивило Собинку, — дядька Савелий тоже. Впрочем, поразмыслив, понял Собинка: хотели жирные и брюхатые иметь в посольстве лишний глаз, своего верного слугу — тайного соглядатая.
А ещё через два дня посольство вернулось обратно. Не принял Ахмат даров. И близкие его, остерегаясь ханского гнева, отказались от них.
Ханское же слово, по слухам, было таково:
— Я пришёл сюда наказать Ивана за то, что он не едет ко мне, не бьёт челом и не платит дани. Пусть сам явится передо мной. Тогда князья наши будут за него просить, и я могу оказать ему милость.
А князья ханские добавили:
— Должно Ивану у царского стремени вымолить себе прощения!
Это была первая новость. И многие русские воины радовались втихомолку: откушал, мол, государь, ханского миру?! Была и вторая: не вернулся с посольством Евдоким.
Встревоженный Собинка — к Савелию, дядька всё-таки. Забегали у того шустрые глазки:
— Тебе-то что до него? Поди, не родня.
— Друг он мне, — сказал коротко Собинка. — А друзья подчас бывают ближе иной родни. И вернее!
Сузились Савельевы глаза. Полоснули Собинку, ровно острым ножом:
— Друзей-приятелей, племянничек, заводить надо с разбором. А то подведёт иной под беду…
— Евдоким не такой…
— Ошибся, племянничек, ты по малолетству в чужом человеке. На поверку обернулся он змеёй подколодной.
Оборвалось всё внутри у Собинки. Испугался не за себя. За Евдокима. Понял: приключилось с ним несчастье. Однако не унизил себя расспросами. Не доставил такой радости Савелию. Молча ждал, что
