прыгать то на одной ноге, то на другой. Дул в кулаки, приговаривал ворчливо:
— Будь он неладен, холодина этакий…
Никифор услышал:
— Погоду не брани. Снежок нам кстати. Отнимет корм у ордынских коней. Зима — нам трудность. Им — беда.
— Палка о двух концах. Слыхал, как стращают: станет Угра, будут на нашем берегу…
— Грозилась синица море поджечь. Посмотрим, что сделается с ханским войском, когда станет река. Хотя на одни холода и зиму полагаться не след, они нам подмога.
Месяца октября в двенадцатый день князья Борис и Андрей Большой, братья великого князя Ивана Васильевича, со своими полками подошли к городу Кременцу.
Довольно посмеивался Герасим.
— Это Ахмату под самый дых. Как прежние ханы, сильно надеялся поживиться на междоусобице русских князей. Ан не вышло. Крепким орешком стала Русь для Орды. Сразу не разгрызёшь…
— Может, теперь по Орде ударим? — обрадовался Собинка.
Надоело ему — да одному ли? — затянувшееся бездействие. Роптали в полках: «Прадед нынешнего великого князя Дмитрий Иванович, прозванный Донским, сам бился в латах простого воина на Куликовом поле. А наш, ровно сурок, окопался в Кременце. Носу оттуда не высунет лишний раз».
На вопрос Собинки весело ответил Герасим:
— Куда торопиться? Никифор Алексеевич здраво судит: зима нам на пользу. У нас позади родная земля, а у них — чужая, ими разграбленная, разорённая.
Всё-таки ждали новых событий на русском берегу с опаской старинной перед Ордой.
Ох, чёрной и грозной силой была для Руси Орда! Не годы — столетия русские князья гнули колени и склоняли головы перед ордынскими царями-ханами. Платили дань. Своими княжествами владели-правили ордынской милостью.
И вот они, осенние дни одна тысяча четыреста восьмидесятого года, — к кому склонятся?
Грелись Никифор и его помощники в шалаше. Вместе с другими ратными людьми, большими и малыми, глядели на Угру-реку.
К вечеру двадцать пятого октября очистилось небо от облаков. Холодное зимнее солнце осветило два войска, стоящие друг против друга.
— Ну, ребятушки, — сказал Никифор, — не иначе, быть ночью знатному морозу.
— К тому идёт… — согласился Герасим.
И точно. Забрезжил рассвет — высыпали ратники обоих войск, каждый на свой берег. Не осенняя свинцовая вода разделяет их. Под восходящим солнцем сверкает, искрится молодой лёд. Точно ослепительная семицветная радуга упала и разбилась на мелкие-мелкие кусочки.
Стала Угра.
Случилось то месяца октября в двадцать шестой день.
Не было криков и шума ни на русском берегу, ни на ордынском. И тут и там понимали: близится решающий час.
Собинка не утерпел. Сбежал к самой реке, постучал каблуком сапога по льду. Откликнулся лёд тонким звоном. Не обозначилось на нём и малой трещины.
— Осторожней, милок! — предупредил Никифор.
— Я потихонечку… — пообещал Собинка.
Стал на лёд одной ногой, потом другой. Подпрыгнул легонечко.
— Держит! — крикнул.
Хотел ещё сделать шаг вперёд. Вдруг свистнуло что-то поблизости. И будто кто дёрнул за бок. Глянул изумлённо. Клок Никифорова старого зипуна вырван.
— Берегись! — закричали сзади. Голоса Никифора и Герасима тревожнее других.
Посмотрел на правый берег. Оттуда в него целят из луков. Заторопился назад. Ноги скользят по льду. Ещё несколько стрел свистнуло и пролетело совсем рядом.
Выкарабкался на берег. Скатился в окопчик, что был вырыт для Вепря. Никифор с Герасимом бранятся.
Отдышался Собинка. Чего греха таить, сам струхнул. Объявил:
— Лёд крепкий.
— Ты — не конник, — сказал Никифор. — Но так пойдёт, скоро пожалуют к нам лиходеи. Надо готовиться!
Продумано всё было заранее. Угра станет — опять передвинуть пушку. Обмануть памятливых врагов. Будут ждать грозные выстрелы с мысочка, поросшего ивняком, а ударит Вепрь из нового своего пристанища.
Никифор с Герасимом загодя его старательно оборудовали, шагах в пятидесяти от прежнего. Вырыли окопчик для пушки у самого берега. О двух ступеньках. На нижней скрыт Вепрь. А как понадобится — наготове верхняя ступенька. Выкати на неё пушку — открыты река и правый берег. Целься и пали метче!
Ночью перетащили Вепря. Перевели лошадей с припасами.
Работящий хозяйственный Герасим предложил:
— Хорошо б соорудить землянку. Теплее было бы и покойнее.
Никифор согласился:
— Стоять тут едва ли долго. Однако к чему мёрзнуть?
Вырыли землянку. И в пору.
Лёг пушистый и глубокий снег. Стало всё по-зимнему. Крепчал мороз. Солнце утрами поднималось в студёном тумане. В иные дни ровно молоком застилало и реку и леса вокруг — с трёх шагов человека не разглядеть. От жестокого холода трудно было дышать и даже смотреть.
Мёрзли воины на левом берегу.
Но ещё сильнее — на правом.
Русские ратники получали из обоза еду для себя и корм для коней.
Ордынские — нет. Всё, что можно, давно вокруг пограбили. Теперь сидели голодом. Неприхотливые и выносливые их кони и те вконец отощали, начали гибнуть от бескормицы.
Ведали о том на русском берегу. Говорили:
— Воистину, не всё коту масленица — настаёт великий пост.
Месяца ноября в третий день держал лёд Угры-реки конного всадника. Столь крепок стал.
Никифор за ужином подле костра — один бок огнём горит, другой на морозе стынет — упредил Герасима с Собинкой:
— Теперь, мужики, надо беречься. Особливо ночью и под утро.
И впервой, не любил того Никифор, зарядил Вепря с вечера.
Ответил на молчаливый вопрос Собинки:
— Хоть и морозно, а сухо. Пороху при хорошо промасленном пыже сырость не грозит. А её опасайся более всего. Она нам, пушкарям, первый враг.
Бесновались, злобились пуще прежнего на правом берегу. Кричали ругательства. Грозили жестокой расправой.
Четвёртая неделя-седмица истекала с того дня, когда вышло на Угру ханское воинство.
И всё то время оно без победы — русские без поражения.
Первая сторо?жа подле пушки самая лёгкая. Не так спать охота, как под утро. На неё всегда ставил Никифор молодого пушкаря. Собинка тому всячески противился. Обижался.
— Может, мне при вас сделаться кашеваром? — ворчал однажды. — Али портянки стирать?
— Глупый, — отозвался Никифор. — Нам с Герасимом проще одолеть сон. Чего тебя мучить понапрасну? А караулить пушку надобно во всякое время. Она словно бельмо на глазу врагам. Могут удумать любую пакость. Потому в свою сторожу гляди в оба и ушки держи на макушке. Не ровен час, пожалуют нежданные гости.
— Нешто слепой я али глухой, — пожал плечами Собинка. — Разгляжу всадника, хоть и одного, на
