и так невеселы были, а тут совсем сумрачными сделались.
А Митька продолжал:
— Мужиков с двух дворов, как на охоту поехал, Рытов в цепи поковал, чтоб не сбежали. Однако один из них и от цепей освободился, да уйти далеко не смог — пёс, по кличке Урван, настиг и загрыз до смерти.
— Мы про этого Урвана уже наслышаны, — заметил дядька Никола. Приказчик Трофим сказывал. Я думал, стращает просто. Стало быть, правда?
— Истинная, — подтвердил Митька.
Тётка Настасья, с самого начала не одобрявшая затею дядьки Николы, с сердцем швырнула в костёр корягу:
— Не сиделось за князем. Дождались вот!
Дядька Никола оборвал:
— Чужого малого князь на собаку променял, не твоего. Ждать бы, когда Тишкин черёд пришёл, так, что ли?
Шмыгнул носом Тишка, уцепился за мамкину юбку — того гляди, заревёт.
Тётка Настасья платок на лоб натянула, отвернулась.
Вздохнул дядька Никола:
— Худые дела, ребята. Угодили, как кур во щи. С чего начинать и что делать — неведомо…
Встрепенулся Митька.
— Забыл вовсе. Приказчик Трофим велел передать, чтоб отец с дядькой Николой немедля в барскую усадьбу шли. И Тренька тоже.
— А Тренька зачем? — испугалась мамка.
— Трофим сказывает, на псарном дворе помогать будет.
Обрадовался Тренька:
— Вместе с тобой, стало быть?
— Нет, Треня, — ответил Митька. — Для Рытова охота — баловство. На псарне у него людей мало. Я на пашню и другие работы по хозяйству определён.
— Завтракать надо да идти. Кабы не прогневался Рытов-то, забеспокоился отец.
Поели наскоро. Митька вместе со всеми — торопливо и с жадностью, видать, не досыта кормился на новом месте. И отправились спорым шагом в рытовскую усадьбу Осокино. Тренька сначала впереди поскакал, а как показались крыши да дымки над ними, Митьку дождался и дальше пошёл рядом со старшим братом.
Когда ж открылось Осокино полностью из-за леса, хмыкнул разочарованно Тренька:
— А ещё сказывают, Рытов царю — близкий человек…
И впрямь, не могло сравниться с богатой княжьей вотчиной маленькое сельцо с господским двором да полдюжиной людских и крестьянских изб.
Митька пояснил словами, должно быть чужими и Тренькой уже слышанными:
— Землёй царь Иван Васильевич слугу своего одарил щедро, а крестьяне царю самому надобны. Оттого, из-за малолюдства, в ветхости и запустении стоит барское поместье.
Собаки залаяли — Тренька к брату прижался.
— Ты чего? — удивился Митька.
— Урван не выскочит?
— Не бойся. Он всегда с Иваном Матвеевичем ходит. А когда того нет, с его сыном старшим — Филькой.
Вошли на барский двор — в ветхом, однако просторном господском доме двери захлопали. Из тех дверей головы повысовывались: интересно и старому и малому поглядеть, что за люди пожаловали.
С высокого крыльца — лёгкой походкой сам Иван Матвеевич Рытов.
В полушубке коротком, с хлыстом в руке. Позади два парня. Один Митьке, другой Треньке ровня. А впереди всех, уши прижав — лёгок на помине! — здоровенный пёс Урван.
Пришедшие торопливо скинули шапки и хозяину новому низкий поклон.
Тот кивнул в ответ и весело:
— Как ночевали, мужички?
Дед за всех:
— Твоими молитвами, Иван Матвеевич.
— Завтракали?
— Чем бог послал.
— От господского угощенья, поди, не откажетесь?
Дядька Никола, не ожидавший, должно, такого приёма, приметно обрадовался:
— Кто ж от угощенья, да ещё господского, отказывается?
— Коли так, айдате в людскую.
В людской избе, где дворовые холопы жили — и Митька теперь вместе с другими, — стол накрыт.
Не богато потчевал своих новых крестьян Рытов, однако всё же не та скудная еда, что была в дороге.
Возвращались в тесную баньку веселей, чем из неё шли.
А дед, захмелевший от господского винца, пришёл и вовсе в благодушное расположение духа. Говорил назидательно:
— Не хлеб-соль барские дороги, а привет и ласка. Такой людей своих на собак менять не будет.
На что дядька Никола, тоже, впрочем, подобревший после господского угощения, заметил:
— Он их, людей-то своих, собаками до смерти травит.
Дед, нахмурившись, возразил:
— Первое — тот мужик от барина хотел уйти не по праву. А второе — без Рытова то случилось. Виной и причиной Филька был.
В баньке дед первому дню подвёл черту:
— Ладно. Поживём — увидим…
Глава 10
Барская милость
Наутро, как было договорено, подъехал на санях приказчик Трофим.
Выскочили все из баньки и застыли, уставившись на лошадёнку, которую прислал Рытов своим новым крестьянам, — маленькую, понурую, вислоухую, с боками запавшими, словно её отроду досыта не кормили.
А приказчик, точно ничего не замечая, молвил степенно:
— Государь-батюшка Иван Матвеевич свою барскую милость явить изволил: кобылу прислал, дабы могли вы, мужички, отстроиться и хозяйство повести как надобно.
Дядька Никола лошадёнку обошёл, в зубы заглянул:
— А что? Худого не скажешь. Животное почтенное. Поди, деду нашему ровесница будет. Али постарше?
Приказчик на насмешку ответствовал холодно:
— На крестинах не был, потому годов её не знаю. Только кобылка справная. И за пользование ею десять копён сена на господских лугах поставите и по три пуда зерна, да по пять пудов овса дадите.
Переглянулись отец и дядька Никола с дедом. Дядька Никола острословие своё забыл:
— Бога побойся, Трофим. За лошадку и половины того много.
На что приказчик отчуждённо:
— Такова воля господская, не моя. — Голос опять возвысил: — Государь-батюшка Иван Матвеевич и другую милость выказал: из рощицы за озерком дозволил лес на избы и на иные постройки и надобности взять. И за то должно вам для господских хором по десяти подвод дров заготовить и доставить.
