из-за поворота на рысях — сам Иван Матвеевич Рытов с людьми своими, тоже конными.
А перед ними — пёс роста непомерного и обличия страшного.
Не слезая с лошади, крикнул Рытов весело:
— Здорово, мужики!
Все, кроме деда, который вниз животом лежал на телеге, земные поклоны отвесили.
— Как доехали?
— Доехали-то слава богу, — за всех ответил дядька Никола. — Где поселиться велишь?
Рытов брови вскинул:
— Разве Трофим не сказывал? Тут и будете жить, — плетью в сторону пожарища ткнул и, почитай, слово в слово, как приказчик: — За той избой банька стоит, в ней и разместитесь. Зимой отстроитесь, а летом — в поле.
— Государь… — молвил подавленно дядька Никола. — Нешто две семьи в баньке поместятся? И к тому ли ехали?
Рытов, уже не так весело, как прежде, плетью поигрывая, ответил:
— В тесноте — не в обиде. Рад бы в хоромах встретить, да нету их. Так что, мужики, самим придётся потрудиться, а я помогу, коли что понадобится. Лесу дам, лошадей, семян для посева. — И, оборотясь к приказчику: — Гляди, Трофим, не обижай крестьян. А вы, — это уже деду да отцу с дядькой Николой, — его, ровно меня, слушайте. Он у меня заместо правой руки.
С теми словами хлестанул плетью лошадь, отчего та на дыбки взвилась, и поскакал обратно. За ним люди его, а позади всех — собака.
— Так-то, — удовлетворённо заметил приказчик, надевая шапку, снятую перед барином. — А теперь, мужички, разгружаться надобно. Да побыстрее. Не то мне с лошадьми дотемна не управиться.
— Разве лошадей с собой возьмёшь? — удивился отец.
— Неужто под открытым небом оставлять? Их и поставить тут некуда и кормить нечем.
Усмехнулся криво дядька Никола:
— А кабы и стойло с кормушками?
— Тогда б другое дело… — ответствовал приказчик.
— А я так думаю, — продолжал дядька Никола, — всё одно б ты лошадей забрал.
— С чего бы? — как показалось Треньке, с нарочитым удивлением вопросил Трофим.
— Боитесь вы с барином, как бы не сбежали мы все в первый же день.
— Эва, надумал! — вовсе уж фальшивым голосом воскликнул Трофим. И многозначительно добавил: — Впрочем, от нашего барина убежать мудрено. Один попробовал было…
— И что? — полюбопытствовал дядька Никола.
— Похоронили, неделю назад.
Дядька Никола, отец Тренькин и сам Тренька на приказчика уставились. Даже дед в телеге приподнялся.
— Кто ж его так? — спросил дядька Никола.
А приказчик Трофим, словно о деле самом обыкновенном:
— Собаку, что с барином была, чай, видели? Смердов брат родной — по кличке Урван. Он и настиг. За огородами, вон на том самом месте, — указал Трофим в сторону баньки, — бугор виднеется. То могилка и есть…
— Насмерть, что ли, загрыз? — после долгого и тягостного молчания спросила бабушка.
Засмеялся Трофим.
— А он, Урван-то, по-другому не умеет. Догонит и сразу за горло…
— Что же, не впервой ему, что ли? — спросила опять бабушка.
— Да уж… — начал было Трофим, однако тут же себя и перебил: — Заговорились мы, люди добрые, а времечко идёт. Бежит времечко…
Под приказчиковы нетерпеливые окрики разгрузились новые рытовские крестьяне. Проводили взглядами недобрыми Трофима, господского холопа хитрого.
И остались одни подле пожарища в смятении и растерянности.
Глава 9
«Поживём-увидим…»
Ночью к баньке подошли волки. И такой вой подняли, что у Треньки на голове волосы дыбом встали.
И как ни кричал на них дядька Никола, как ни стучал палкой в стену приумолкнут и снова:
«У-у-у! У-у-у!..»
А один — должно, самый смелый — лапами в дверь царапался, и слышал Тренька его дыхание и, кажись, как зубами тот волк щёлкает, тоже слышал.
Только утром, когда светать стало, убралась волчья стая.
Вышел Тренька следом за дядькой Николой из баньки — звериные следы повсюду и дверь баньки ободрана, не поймёшь, то ли когтями, то ли клыками волчьими.
— Эва, что понаделали… — жалобно сказал Тренька.
Дядька Никола принялся костёр налаживать, вздохнул:
— Верно сказывают, иной раз из огня да в полымя угодить можно. Так, кажись, нам и посчастливилось.
— На то похоже, — сумрачно согласился отец.
Дед из баньки отозвался:
— Митька придёт, тогда и поглядим. Может, и не так уж всё худо, как спервоначалу кажется…
Митька не пришёл — прибежал, запыхавшись. Весёлый, румяный на морозе.
— Маманя! Тятя! Приехали!
Мамка по всегдашней своей слабости хоть и на радостях, а заплакала.
— Свиделись, слава богу…
Смеётся Митька:
— Плачешь чего? Иль похоронила уже?
Улыбается сквозь слёзы мамка:
— Боязно, Митенька. Волков кругом пропасть. Да и у людей ты чужих.
— Волков, маманя, бояться — в лес не ходить. А люди…
Тут приметно сник Митька, замялся.
— Добрый ли хозяин Рытов-то? — продолжала допытываться мамка.
Митька вовсе глаза отвёл.
— Вы, чай, не завтракали ещё?
— А ты?
— И я, признаться, нет.
— Что ж мы стоим-то тогда? — засуетилась мамка.
— Постой, Степанида, — вмешалась бабушка. — Не торопись. Не помрём с голоду. Успеем поесть. — И Митьке: — Ты на материн вопрос чего не ответил? Каков он, Рытов-то? И как на его земле крестьянам живётся?
Митька затылок поскрёб.
— Трофим сказывал — шесть деревень у Рытова, — спросил дед. — Так ли?
— Так-то оно так…
— Что ж тогда?
— Все деревни-то вроде этой. В иных по одному-два жилых двора. Другие вовсе впусте стоят. Избы развалены, земли не паханы, людей нет.
Треньке такой разговор — не в разуменье. Велика ли важность, сколько у Рытова дворов? А взрослые
