Тренька на дядьку Николу испуганно уставился:
— Так я их…
— Ну?
— В речку покидал…
— Полно, Терентий, шутки играть. Спрятал куда али как?
Заплакал Тренька.
— Кто ж знал, что они дорогие такие да важные. Думал, железки горелые, и всё тут…
Бабушка дядьку Николу принялась ругать:
— Чего дитя мучаешь? Мало ему господской псарни да Фильки проклятущего? Уж и дома покоя нет!
— Не горячись понапрасну. Удача-то и впрямь дивная.
Объяснил дядька Никола, что нашли Тренька с Урваном клад доподлинный, на коий можно было бы всем им от Рытова откупиться. И остались бы ещё деньги, чтобы избы на любом новом месте поставить, лошадей купить, коров и многое другое, в крестьянском хозяйстве надобное.
Заревел в голос Тренька.
Дядька Никола его опять к себе поближе притянул:
— Утри слёзы, Терентий. Негоже мужику плакать. А что гривны серебряные в речку по незнанию кинул, кто тебя за то винить может? Тут не голосить попусту — дело поправлять надо. Скажи-ка лучше, запомнил ли место, куда гривны побросал? Сумеешь ли найти и мне показать?
Кивнул утвердительно Тренька.
— Глубока ли там речка, знаешь?
Всхлипнул последний раз Тренька.
— Мне по грудки будет, не более.
— Случилось давно ли то?
— Кажись, сено косить ещё не начинали. А когда в точности… — пожал плечами Тренька.
— Давненько… — огорчился дядька Никола. — Одна надежда: гривны тяжёлые, теченьем не снесёт. Разве песком затянет. А теперь слушайте…
Изложил дядька Никола свой замысел. Завтра же после обеденного времени, когда барин со чадами и домочадцами будет почивать сладко, Треньке следовало улизнуть тайком на старое городище и указать там дядьке Николе то место, где клад закопан был, а главное, куда он, Тренька, покидал бесценные серебряные гривны.
Тренька внимал дядьке Николе с жадностью, головой кивал и обещал горячо:
— Сделаю всё, как велишь!
Бабушка, глядя на мужиков, ворчала неодобрительно:
— Мальчонку бы хоть не путали в свои дела. Не ровен час, барин дознается — быть беде великой.
Мамка плакала потихоньку.
А дед сторону дядьки Николы принял:
— Быть посему, ибо иного пути нет.
Филька на другой день возвращению псарёнка обрадовался, хотя виду в том не подал. И Треньке большого труда стоило удрать из-под барчуковой опеки. Схитрить пришлось. Принялся Тренька, про себя будто бы, ворчать: конуры-де собачьи грязью заросли, ровно свинячьи хлевы. Филька на Тренькину уловку попался, закричал сердито:
— Чем попусту языком болтать, за песком сходил бы свежим, лежебока сиволапый!
Тренька изобразил недовольство на лице, будто неохота ему исполнять баричево приказание. Перестарался даже: Филька чуть плетью по спине не огрел:
— Пойдёшь ли, наконец!
Заторопился Тренька. Мешок латаный взял и Урвану свистнул: айда, мол.
Дядька Никола Треньку в кустах ждал.
— Мешкаешь, однако!
— От Фильки едва ушёл. Этакий злыдень, не приведи господь!
— Ладно, Тереня. Показывай, где и что?
Шагнул дядька Никола к Треньке, а Урван: «Р-р-р…» — зубы оскалил.
Дядька Никола от собаки попятился.
Засмеялся Тренька. Приказал:
— Назад, Урван! — И ласково: — Дурачок! Это дядька Никола. Свой он. Понимаешь? Свой!
Урван хоть и спрятал клыки, настороженного взгляда не спускал, за каждым движением дядьки Николы следил со вниманием и недоброжелательством.
— Экая злобная псина! — заметил дядька Никола. — Как ты с ним управляешься!
— Он хороший! — засмеялся опять Тренька. — Гляди!
И руку в огромную собачью пасть сунул.
— Эй, парень! — испуганно воскликнул дядька Никола. — Ты с ним поосторожнее!
Урвану, должно быть, такое обращение на глазах чужого человека не понравилось, однако стерпел.
Всё Тренька показал дядьке Николе: и обвалившуюся уже яму, которую Урван выкопал тем летним днём, и остатки полусгнившего туеска.
И место, откуда он, Тренька, гривны в речку побросал.
— Теперь вот что, Треня. Иди-ка ты с другом своим весёлым на взгорье и карауль. Коли кто к речке подойдёт, принимайся песню петь, да погромче. Время-то для купания не больно подходящее. Всякий, завидев, как я в воде бултыхаюсь, заподозрит неладное. Понял ли?
— Как не понять? — Тренька побежал на горку. — Гляди не простынь! — дядьке Николе крикнул.
Урван тоже на дядьку Николу посмотрел, пасть оскалил и неохотно за Тренькой последовал.
Сверху видать Треньке и тропку, что ведёт от Осокина к старому городищу, и дядьку Николу, который, раздевшись, полез в ледяную воду.
Долго нырял дядька Никола. Тренька стал не на шутку тревожиться, когда замахал тот руками: нашёл, мол! Но ещё немало времени прошло, прежде чем вылез на берег дядька Никола и знак подал, что может Тренька покинуть своё сторожевое место.
Сбежал вниз Тренька. Дядька Никола хоть и доволен, а зубами щёлкает. Слова сказать не может. Наконец-таки выговорил, чёрные тяжёлые палочки протянув:
— Все ли тут?
В сомнении Тренька: нешто считал он их, когда в речку-то кидал?
Дядька Никола воду из ушей вытряхивает, синий весь, сам улыбается.
— Всё одно, Тереня, вольные мы теперь люди. Куда захотим, туда и пойдём. Может, на государеву землю сядем или ласкового помещика сыщем. А то и вовсе подадимся в дальние края: за Урал али на Волгу. Сказывают, много свободнее живётся там крестьянину!
Пустился в пляс на радостях Тренька. Урвана обнимает:
— Вот они, Урванушка, наши с тобой чёрные-то палочки!
Урван хвостом весело машет, точно и впрямь понимает, что дело великое и доброе сделал: освободил друга своего Треньку со всей его роднёй от рытовской кабалы-неволи…
Глава 16
Тревоги и опасения
Клад великой ценности нашли Тренька с Урваном. Должно быть, в лихую годину закопал его бывший владелец. Да и сам, видать, сгинул безвестно. Вражьим мечом посечён был али на дороге разбойничьим ножом заколот. А может, от болезни помер. Только сохранила земля бережно его сокровища, кто знает,
