не по себе становится, когда он руку высовывает и пальцами шевелит, мол, подавай.
Зое не подходило огорченное выражение лица. Она была создана для того, чтобы благодушествовать. Эти необыкновенные ямочки на щеках и глаза потрясающей синевы требовали покоя и радости вокруг.
– И не страшно ему в кабинете? – поежился Жидков. – Выходить он боится, а сидеть в кресле убиенного папаши – ни капли.
Тут и Вольдемар высказал свое мнение:
– Там же сигнализация, которую установили после кражи картин. Альберту кажется, что благодаря ей он в безопасности.
Для себя он давно решил, что при первых же признаках неблагополучия немедленно уедет в Швейцарию. Или на Мальту. Или в Австралию, в конце концов. Заберется в глубь материка, и пусть ищут его среди крокодилов.
– А давайте пойдем к Мишаниному отцу и спросим про записку, – предложила Симона. – Расскажем про спиритический сеанс и по его реакции поймем, правду ли сказал дух. Ну… Насчет того, что было в ней написано.
Прозвучало предложение совсем по-детски, но все сразу оживились и задвигались.
– Действительно! – подхватил Мишаня, и на его полном красивом лице отразилось вдохновение. – Фазер может себя выдать. Так уже не раз бывало. Он молчит-молчит, но стоит его ненароком разозлить – тут его как понесет, не остановишь.
– То есть мы сейчас пойдем злить вашего папу? – уточнил Шубин, склонив голову к плечу.
Ларисе он отчего-то напоминал Винни Пуха. Только у этого Винни была навязчивая идея, что мешало ему быть стопроцентно милым.
– Не станем же мы его бить? – удивился Жидков.
– Если надо, то и побьем! – воскликнула Маргарита. – Ах, сынок! Разве ты можешь разделить мое смятение? Тебе ведь не приходила черная метка!
– Боже, мама! Ну что ты привязалась со своей меткой? Миска какого-то дурацкого пепла. Может быть, кто-то из соседей кремировал канарейку.
– И принес ее прах под мою дверь? – не согласилась она. – Нет-нет, я чувствую: что-то затевается. Что-то ужасное.
– Зоя, – деловито спросил Уманский, – вы сегодня носили Альберту еду?
Лариса подумала: «Вон как всех пробрало! Не только я, но даже и Уманский, и Симона, которые не являются членами семьи, думают только об этом убийстве. Неужели убийца – кто-то из этих людей, сидящих за столом?» Она внимательно оглядела всех по очереди, наткнувшись напоследок на мрачный взгляд сына Анжелики. Вероятно, он тоже следил за лицами взрослых, но, встретившись глазами с Ларисой, торопливо отвел взгляд.
Что, если череп с костями – это все же его работа? Тогда понятно, почему мальчишка за ней следит – ищет следы испуга на лице. Интересно, это детская шалость или за ней стоит нечто большее? Не поделиться ли своими подозрениями с Жидковым? Нет. Тогда он начнет допытываться, где она была ночью в то время, когда подбросили записку, и почему это он ничего не слышал. Может быть, поговорить с Уманским? Он такой деловой.
Уманский в этот момент как раз повернулся к гувернантке и проникновенно сказал:
– Капа, вы так взволнованны! Разрешите, я вас поддержу. – И он взял ее под локоток.
Капитолина дернулась, словно ее поразило током. По всему ее телу прошла странная вибрация, а на щеках в мгновение ока выступили два алых пятна.
– Я должна позаботиться о детях, – проскрежетала она так, словно внутри у нее находился старый механизм, который впервые за долгие годы привели в действие. – Дети, вы можете пойти в сад.
Детей как ветром сдуло. Вероятно, гуляние в саду без ее присмотра оказалось для них дорогим подарком.
– Надо же, как они вас слушаются, – покачал головой Уманский, окидывая гувернантку восхищенным взглядом. Всю – от прямых бровей до проклятого педикюра.
– У меня психологический подход, – ответила она, и голос ее странным образом смягчился.
Кроме Ларисы, никто не прислушивался к их диалогу: все двигали стульями, обсуждая стратегию и тактику предстоящей стычки с Альбертом.
– Скажешь, что принесла ему кисель с мороженым, – поучала Анжелика Зою. И пояснила для всех: – Альберт обожает кисель с мороженым и ни за что от него не откажется.
– Но как же? – растерялась Зоя. – Как же я совру? Анжеликочка? Это же неправильно! А если бы на его месте были вы?
– Еще чего, – отмахнулась Анжелика. – Стала бы я сидеть в комнате несколько суток одна.
– Вероятно, ему очень страшно, – предположила Симона. – Мне его жаль.
Маргарита ухмыльнулась. Лицо ее будто говорило: «Хочешь выпендриться перед Мишаней? Жалеешь прилюдно его папу? Ну-ну».
– Альберт приоткрывает дверь, – продолжала Анжелика, – и Вольдемар засовывает в образовавшуюся щель ногу.
– Это опасно, – тут же откликнулся Вольдемар. – Лучше засунуть в щель что-нибудь другое, менее ценное.
– Мы что, ворвемся внутрь, как омоновцы? – изумился Мишаня. – И набросимся на фазера всем скопом? Как это ни странно, но мне неловко.
– Не думаю, что нужно врываться, – охладил общий пыл Уманский.
Стоило ему открыть рот, как сразу начинало казаться, будто именно он тут самый главный. Удивительная черта. Интересно, и почему это сильным мужчинам всегда нравятся неподходящие женщины? Вот взять хотя бы Капитолину. Что в ней интересного? Однако же чертов дизайнер глаз с нее не сводит. После того как они вместе сидели под столом, Лариса почувствовала к нему что-то вроде симпатии. Конечно, он довольно груб, но мужчина и не должен быть размазней.
Впрочем… К чему привела эта философия в прошлый раз? Когда она познакомилась с Толиком, своим будущим мужем, он покорил ее мгновенно. Немногословный, уверенный в себе, даже чуть-чуть резковатый, он казался образцом мужественности. Все встало на свои места гораздо позже. Выяснилось, что Толик – ограниченный тип, отсюда его немногословность. Уверенность в себе обернулась страшным эгоизмом, а резкость проистекала из эмоциональной бедности. И все-таки она надеялась сохранить этот брак и долго билась, пытаясь изменить мужа. Вместо того чтобы покорно измениться, Толик променял ее на продавщицу галстуков.
Вероятно, Уманский из той же породы людей. Он только кажется значительным и умным, а на самом деле – примитивен, как питекантроп. Только питекантроп мог посчитать Капитолину сексуальной. Это ведь не женщина, а учебник психологии в серой обложке. Да и по отношению к детям – просто свинья. Впрочем, Уманского дети мало интересуют. В этом доме дети вообще мало кого интересуют.
Тем временем все присутствующие, выстроившись в плотную колонну, двинулись из столовой к кабинету Альберта. Кабинет находился в самом конце коридора и представлялся осажденной крепостью, в которую никого не впускали.
– Тук-тук! – крикнула Анжелика и постучала костяшками пальцев в дверь, поставленную на сигнализацию. – Альбертушка, это я.
– Чего тебе надо? – донесся до них глухой голос Альбертушки.
– Зоя приготовила кисель с мороженым, – завлекательным тоном продолжала Анжелика.
– Я не хочу киселя, – отозвался тот.
– Как это – не хочу? – немедленно разозлилась Анжелика. – Ты же всегда его пил.
– Всегда пил, а сейчас не хочу.
Анжелика как-то слишком быстро перешла от сюсюканья к неконтролируемому гневу.
– Твоя мать сегодня утром сбежала в Египет! – рявкнула она, стукнув в дверь кулаком со всего маху. – Она испугалась, потому что стало известно содержание той записки, которую ты спрятал.
Слова еще не замерли у нее на устах, когда дверь неожиданно распахнулась, и на пороге появился изумленный до невозможности Альберт. На нем была застиранная пижама, а небритое лицо поражало своей измятостью. Увидев под дверью огромное количество народа, он отшатнулся и заметным усилием воли
