хотелось, чтобы сегодня на нее обращали слишком много внимания. – Я просто неважно себя чувствую.
– Никогда не врите старшим, – назидательно сказал фотограф. – Или научитесь врать, как полагается. Женщина, не умеющая обмануть мужчину, обречена на скучную и однообразную жизнь. Вот, возьмите этот диск и передайте его Полусветову, когда он соизволит явиться на работу.
Как только Милованов вышел, Люся поднялась на ноги и прошлась по приемной, ломая руки, как героиня какой-нибудь душераздирающей пьесы. То, из-за чего она так нервничала, лежало в верхнем ящике ее стола, запертое на ключ.
Чтобы хоть как-то успокоиться, она решила зайти в туалет и умыться холодной водой. Обычно ей это помогало в критических ситуациях. Мир сразу становился немного более дружелюбным. Она вышла в коридор и двинулась по ковровой дорожке, которая сегодня показалась ей бесконечной. За дверью кабинета Яковкина ненатурально хохотала какая-то женщина, в холле Зинаида протирала окно, используя какое-то вонючее средство. На голове ее был платок, концы которого, завязанные на лбу, торчали в разные стороны, как маленькие уши.
– Послушайте, Зинаида, – неожиданно для самой себя отважилась спросить Люся. – Помните, незадолго до того, как убили Ирину Аршанскую, вы с ней ссорились в туалете из-за сумочки? Я все хотела спросить... Вы вообще часто ссорились?
– Да постоянно, – махнула тряпкой Зинаида. – И все она ко мне по пустякам цеплялась. Не хочу ничего плохого говорить про покойницу, но она несправедливая ко мне была... В тот раз сумочку ей муж подарил, красивую такую. Она ему говорит – вкус у тебя плохой, дрянь сумка, не стану ее носить. Игорь разозлился и отдал ее мне. Может, говорит, хоть ты, Зинаида, получишь удовольствие. Я и взяла. Собиралась племяннице отдать, на работу принесла. А Ирина ее увидела да на меня с обвинениями: украла, мол, из дому новую сумку! Я ей говорю, что мне сумку ее собственный супруг подарил, пусть позвонит ему и спросит. А она: мало ли что он подарил! Я не отдам и все тут. Потом только выяснилось, что в кармашке зелье проклятое лежало. Носить Ирина ее не собиралась, а тайник сделала.
– Вон оно что... – пробормотала Люся. – А я думала...
– Про Ирину многие думали не то, что следовало думать.
– И еще один маленький вопросик... Так, из чистого любопытства. Помните ту злосчастную вечеринку? Это вы были в кабинете на втором этаже и выглядывали в коридор, когда пьяная Клара буянила?
– Ну да. Я там подругу обучала этому... клинингу... Все протерла, помыла, стала проветривать. Форточку открыла, а тут крики, шум... Дурацкая была у вас вечеринка.
Она подхватила ведро и ушла, громко топая. Люся забежала в туалет и как следует умылась. Косметики на ней нет, так что какая разница... На обратном пути ей предстояло миновать так называемую зону отдыха – небольшой аппендикс, где стояли два кресла, столик и пальма, в которую редакционные курильщики с упорством маньяков стряхивали пепел.
Когда Люся шла в туалет, в аппендиксе никого не было. Но теперь... Она подняла голову, взглянула – и будто получила удар под дых. Рядом со злосчастной пальмой арт-директор Свиноедов целовался с девушкой из отдела распространения – той самой, которая ходила в коротких юбках и длинных сапогах и постоянно жевала жвачку, вытаскивая ее изо рта пальцами. Они целовались так самозабвенно, что у Люси при взгляде на них перехватило дыхание. На Свиноедове была ярко-голубая водолазка, которая очень ему шла. Девица согнула ногу в колене и водила ею вверх и вниз по ноге партнера. Это было так... ужасно, что Люся едва ли не бегом вернулась в приемную, упала на стул и закрыла лицо руками.
А она-то думала... Она вообразила... Вообразила, будто Свиноедов к ней неравнодушен. Она просто дура. У Люси стало так скверно на душе, что захотелось немедленно убежать из редакции и где-нибудь спрятаться. Забиться в угол и рыдать до тех пор, пока в груди не кончится воздух.
Но она не могла. Сначала нужно было сделать то, на что она все утро не могла решиться. Ей потребовалось совершить над собой нечеловеческое усилие, чтобы снять телефонную трубку. Негнущимися пальцами она набрала номер Клебовникова.
– Николай Борисович, это Люся. Мне срочно нужно с вами поговорить. Это очень важно. Дело касается одного документа, который я случайно нашла. Да, ладно. Хорошо. Я буду ждать.
Она достала ключ и отперла ящик, в котором лежала твердая папка для бумаг. Взяла ее в руки и прижала к груди. Потом положила на край стола. Некоторое время смотрела на нее, не отрываясь, потом снова убрала на место.
Клебовников пришел минут через пять. Он явно был чем-то озабочен и хотел покончить с Люсиным делом как можно скорее. Секретарша сидела с потухшим взглядом и выглядела так, словно ее только что заклятиями подняли из усыпальницы.
– Ну, что тут у тебя, Люся? – спросил он. – Почему ты как в воду опущенная? С каким документом мне нужно разобраться? Что-то важное?
– Понимаете, Николай Борисович, – ожила Люся. – У нас с Аллой Антоновной были специальные папки для деловых бумаг. Желтая и красная. В красную она клала документы, которые мне нужно было обработать или кому-то отослать. А в желтую я подбирала все, что требовало подписи главного редактора. Или личного решения...
– Да я все понимаю, Люся, – устало сказал Клебовников. – Ты по сути давай, хорошо?
– Так вот. Когда приходили из милиции, они все документы перебрали. И в эти папки тоже заглядывали. В красной, например, лежали дополнения к годовому отчету. Их Алла Антоновна от руки писала. Видно, тот человек из милиции их просто пролистал. Ну, отчет и отчет. Вот он внимания и не обратил...
– На что не обратил? – Теперь уже Клебовников заинтересовался.
– На то, что в эту папку попала страничка, никакого отношения к отчету не имеющая. Я ее не прочла до конца, только взглянула. Это черновик письма в прокуратуру. Наверное, Алла Антоновна в конце дня просто сгребла со стола бумаги, она часто так делала. Просто все в охапку – и в стопку. А стопку – в папку для меня. И он туда попал, в середину.
– Алла собиралась писать в прокуратуру? – переспросил Клебовников. – Впрочем, вполне возможно. Не буду разыгрывать перед вами удивление. Вы же видели у нее пистолет. – Он взъерошил волосы привычным жестом. – Так что там, в этом черновике? И почему вы позвали меня? Может, лучше отдать этот документ следователю? Было бы вполне логично.
– Я заметила там вашу фамилию, в тексте. Не стала разбираться, подумала – лучше вы сами решите.
Клебовников усмехнулся. Он отлично понимал мотив ее поступка. Она нашла что-то, что, по ее мнению, могло навредить начальнику, который к ней так хорошо относится. И отважилась на этот акт доверия.
– Да ладно, Люсь, – по-свойски сказал он. – Чего такого обо мне не должна знать прокуратура? Даже смешно. Давай сюда эту бумажку. Я должен посмотреть. Разберемся.
Люся отомкнула верхний ящик стола и достала из него жесткую красную папку. Открыла и подала самую верхнюю страничку. Клебовников пробежал ее глазами, и брови его немедленно взлетели вверх.
– Черт, – сквозь зубы выругался он. – Вот это я попал! Как неприятно.
Он с досадой обернулся на открытую дверь в коридор. Ему показалось, что за дверью кто-то стоит. Люся тоже обернулась и прислушалась.
– Знаешь, что? – понизил голос Клебовников. – Нужно все как следует обсудить. Эта бумажка грозит мне огромными неприятностями. Я был последним, кто видел Аллу живой. Меня и так постоянно вызывают на допросы. У тебя есть ключ от ее кабинета?
– Конечно есть. Вот он.
— Возьми его. Не хочу, чтобы кто-нибудь нас подслушивал. Пойдем, поговорим спокойно. – Он встал и вслед за Люсей приблизился к двери кабинета Белояровой. Секретарша вставила ключ в замочную скважину. Замок отчетливо щелкнул. Она отворила дверь и пропустила Клебовникова внутрь.
Клебовников, хоть и исполнял обязанности главного редактора, сидел в собственном кабинете, а этот закрыли до лучших времен. Впрочем, Зинаида исправно наводила в нем порядок, всячески борясь с запустением и регулярно открывая форточку. И все равно мысль о том, что хозяйка убита, делала эту комнату неуютной.
– Ну вот. Теперь давай поговорим. Думаю, ты прочитала это письмо и знаешь, о чем Алла хотела
