– Кстати, а где твой Додик? – поинтересовалась Ника. В общем и целом она разделяла отношение Женькиных родителей к ее поклонникам, которые в большинстве своем были дармоедами с замашками голливудских звезд. – Ты его случайно в Турции не потеряла?
– Пошел этот Додик подальше, – с досадой сказал Женька. – Козел самый настоящий. Мне все время хотелось его утопить, да он как чувствовал – боялся заходить в воду глубже, чем по щиколотку, – с презрением добавила она.
«В этом вся Женька, – усмехнулась про себя Ника. – Все понимает правильно, но готова общаться со всякими шаромыжниками, лишь бы только позлить родителей, которых считает ханжами и мещанами».
На шашлыки помимо Женькиного брата с женой и наследником приехала подруга матери со своим семейством, а также пришли соседи по даче. После шумного застолья с многочисленными тостами и песнопениями все разбрелись по участку, над которым теперь стоял веселый гомон. В такие моменты в душе Ники всегда поднималось чувство тоскливой зависти, потому что у нее самой никогда не было настоящей семьи и в их доме не устраивали семейные праздники. Ника всегда считала, что подруге в этом плане страшно повезло, и не понимала, почему та беспрестанно шугает свою родню.
Юрий вместе с Владимиром покуривал, сидя на крылечке, а рядом с ними со стаканом в руке стоял Евгений Михайлович и рассуждал о политике.
– Вон, полюбуйся на этих голубчиков, – с раздражением в голосе сказала Евгения. – Они уже спелись.
– Жень, ну что плохого в том, что Юрий быстро сдружился с твоим отцом? – вступилась за своего нового приятеля Ника.
– Да как ты не понимаешь?! – возмутилась подруга. – Он тебе не подходит. Он же простой, как песня! Они с моим папочкой два сапога пара. Ты мечтаешь о такой жизни, как у моих родителей? Чтобы все время, как пони по кругу: работа, дом, дача? Газета за тарелкой борща и синхронное засыпание на диване под идиотский телесериал? Тебе хочется, чтобы твой муж, придя с работы и хватив пятьдесят грамм для расслабухи, начинал зудеть про то, в каком дерьме живет наша многострадальная страна? Ты об этом мечтаешь? Потому что если у тебя более романтический взгляд на семейную жизнь, то твой Кораблев тебе явно не пара.
Ника была категорически не согласна с подругой, потому что лично ей Юрий казался добрым, порядочным и вовсе не глупым. А то, что Женька считала простотой, было на самом деле добродушием и умением располагать к себе людей. И все же затевать на эту тему спор она не стала – ей не хотелось портить им обеим настроение. Поэтому вместо того, чтобы отвечать на нападки, она легкомысленно махнула рукой и сказала:
– Да бог с ним, с романтическим взглядом. Ты лучше скажи, как тебе нравится моя новая юбочка? Зря я, что ли, наряжалась?
Ника, расставив руки в стороны, шутливо покружилась вокруг своей оси.
– Я сразу оценила твои успехи в плане обновления имиджа и хотела тебя похвалить, – сварливым тоном призналась Евгения, – просто этот твой Кораблев выбил меня из колеи.
Подруги одновременно повернули головы в сторону только что упомянутого субъекта и увидели, как тот поднимается со ступенек и достает из кармана мобильник.
«Лабвакер, даргайс драугс», – донесся до них его голос, и Ника страшно удивилась – неужели Юрий говорит по-латышски?
Когда, закончив разговор, тот подошел к девушкам поболтать, Ника набросилась на него с вопросами.
– Да нет, кроме «лабвакер» да «палдиес» я больше ничего по-латышски не знаю, – засмеялся Юрий. – Хотя, наверное, должен был бы. У меня в Риге живет хороший приятель: наши родители дружили всю жизнь. У них был домик в районе Булдури, и мы почти каждое лето ездили к ним в гости.
– У моей школьной подруги тоже была дача в Булдури, – подхватила Ника, и они завели разговор о Прибалтике.
Евгения в их беседе не участвовала. Она зажгла сигарету и молча курила, демонстративно глядя вдаль. Бросив короткий взгляд на ее угрюмое лицо, Ника в который уже раз подумала, что обычно жизнерадостная подруга сегодня совершенно на себя не похожа.
Фотографии из старого альбома
Воскресенье Ника провела за городом на «фотоохоте». Юрий увязался вместе с ней, чтобы, как он выразился, поучиться азам фотографирования. Ника, вооруженная своей «Катюшей», снимала природу, а Юрий щелкал ее саму с помощью маленького цифрового фотоаппарата.
Красный джип они оставили в деревне, растянувшейся вдоль берега неширокой, но довольно шустрой речушки. На другом берегу громоздились внушительных размеров особняки, откровенно диссонировавшие с убогими крестьянскими домишками. Туда Ника с Юрием решили не соваться. Они отправились к видневшемуся неподалеку лесу, но углубляться в него не стали, а долго бродили по залитой солнцем опушке. Потом пересекли небольшое поле и по заросшему косматой травой склону спустились к живописному, прямо-таки поленовскому пруду. К обеду они вернулись в деревню. Купив у каких-то бабулек пакет крыжовника, они съели его, сидя на пригорке и наблюдая за тем, как загорелые до черноты мальчишки бесстрашно прыгают с мостков в воду и плавают наперегонки.
Глядя на них, Юрий принялся вспоминать про свои поездки в Прибалтику. Они с родителями обычно отправлялись сначала в Ригу, а оттуда ехали на электричке в Булдури, где у их приятелей была небольшая дачка. Если не шел дождь, то всю первую половину дня они проводили на пляже, купаясь в ледяной воде, строя замки из песка и соревнуясь в нырянии, беге и прыжках в длину.
– После обеда шли собирать чернику, а заодно и грибы, – живописал подробности Юрий. – Ты, наверное, не хуже меня знаешь, какие латыши разборчивые – уважают только благородные грибы, не собирают ни сыроежки, ни лисички. А мы ими не гнушались и жарили на огромной сковороде с картошечкой и луком.
Потом он попытался перевести разговор на нее, Нику, но она отделывалась лишь односложными ответами или ничего не значащими фразами. В конце концов он, сообразив, что она не хочет вдаваться в подробности своей жизни, отстал.
Однако вечером, расположившись на диване перед телевизором и прихлебывая из стакана холодное молоко, Ника неожиданно для себя тоже поддалась ностальгии. Проворно поднявшись на ноги, она подошла к книжному шкафу и вытащила с верхней полки толстый старый альбом в сером дерматиновом переплете. В нем хранились фотографии из ее детства. Девушка принялась перелистывать плотные шершавые страницы. Вот она совсем маленькая в белой панаме на песчаном пляже в Пабажи, вот она с бабушкой в парке, вот – с отцом, с подружкой, с соседкой. И только одной, самой главной фотографии, где Ника была бы изображена с матерью, в альбоме не было.
Вместе с бабушкой и отцом Ника жила в двух комнатах большой коммунальной квартиры, которая находилась в старом каменном доме на улице Карла Маркса. Когда Ника впервые переступила порог этого дома, ей было всего два года. Гулкий мрачный подъезд, лестницы с громадными ступеньками и чугунными перилами, комнаты с высоченными потолками и глубокими эркерами – все это произвело на маленькую Нику ошеломляющее впечатление. Дом казался ей безрадостным, и это ее пугало. Позже, когда бабушка начала читать ей волшебные сказки, Ника стала представлять себя принцессой, живущей в средневековом замке в ожидании счастья.
В длинном-предлинном коммунальном коридоре было шесть дверей, на просторной кухне с тремя окнами разместилось шесть газовых плит, шесть холодильников и шесть кухонных столиков. Зато ванная была одна, и туалет тоже был один. Поэтому там нельзя было задерживаться надолго. Быстро принять душ, еще быстрее почистить зубы, на цыпочках в кухню за тарелкой каши и – шмыг обратно в свою комнату. И упаси бог пробежаться или поскакать на одной ножке по коридору! Бабушка была маниакально озабочена проблемой добрососедского общежития и всеми силами старалась никого не потревожить, чтобы не вызвать ни у кого недовольства. Она зорко следила за тем, чтобы и Ника тоже вела себя в соответствии с установленными ею жесткими правилами.
«Если бы не тетя Тильда, – внезапно подумала Ника, – то из меня непременно получился бы маленький оловянный солдатик».
Соседка Матильда Францевна в прошлом была танцовщицей не то в кабаре, не то в варьете. Ей не было
