– Если вам дадут от ворот поворот, возвращайтесь.
– Спасибо, – поблагодарил тот.
Неожиданно Марина схватила его за запястье и, сведя брови к переносице, спросила:
– Вы будете объясняться в любви?
– Буду, – признался Астраханцев без тени смущения.
Смущаться можно, если ты еще ничего не решил. Или боишься своего решения. Он не боялся. Он был нацелен на Любу, как баллистическая ракета.
– А вы не врете?
– Не вру, а что?
– Первый раз вижу живого мужчину, который так влюблен, что гонится за девушкой на поезде. Прямо трепещу вся!
– Я тоже весь трепещу, – признался Астраханцев, которому скорее хотелось иди в пятый вагон.
От нетерпения он даже начал приплясывать и подталкивать Марину животом, чтобы она дала ему дорогу.
– Бегите, бегите, – поощрила она его. – Надеюсь, ваша девушка того стоит.
– Еще как стоит, – ответил Астраханцев и действительно побежал.
Его мотало из стороны в сторону, и он то и дело стукался плечом о двери купе или о поручень, идущий вдоль окна. Ему было больно, но он не обращал внимания.
Никакой проводницы в пятом вагоне не оказалось, и Астраханцев, не в силах ждать, когда она вернется, начал стучаться в каждое купе и дергать за ручку. Один раз ему открыл встрепанный мужик в трусах и в майке, во второй раз появились удивленные физиономии студентов, распивавших спиртные напитки, судя по запаху, не очень высокого качества. В третьем купе никого не было, а возле четвертого он почему-то замер, словно его толкнули в грудь. Приложил ухо к двери и услышал знакомый голос, который жалобно звал:
– Дима! Дима!
Он сразу решил, что Любе совсем плохо, что она лежит на узкой вагонной койке бледная, едва дыша... Он дернул дверь с такой силой, что едва не вывернул себе руку.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул в купе.
* * *
Люба сидела возле окна, выключив верхний свет, и смотрела в ночную бездну за окном. В темноте мельтешили ветвистые деревья, время от времени выныривали какие-то тоскливые переезды, большие станции, залитые операционным светом, или группы домов, жавшихся друг к другу в поисках тепла и поддержки.
У Любы болела душа, и она все никак не могла ее убаюкать. Чего она только себе ни говорила... Что в жизни всякое случается, что ей еще не восемьдесят лет, у нее все впереди, она обязательно встретит хорошего человека и выйдет за него замуж. Эти мантры не приносили ей облегчения. Даже дышать было трудно, как будто она простудилась. И ее знобило, хотя она могла бы поклясться, что ничего общего с простудой ее озноб не имеет.
Проводница принесла чай с лимоном и озабоченно спросила, глядя на ее бледное лицо:
– У вас температура?
– Нет. Это любовный вирус, – ответила Люба, кутаясь в кофточку. – Он попал в мою кровь, и теперь – все, так просто от него не избавиться.
– Шутите! – неуверенно усмехнулась та. – Может быть, выпьете жаропонижающее?
– Таблетки эту заразу не берут, – пожаловалась Люба. – Как с ней бороться, я не знаю, но смутно догадываюсь, что течение болезни будет тяжелым. Да и полного выздоровления никто не гарантирует.
– Вы так складно говорите, как будто это правда. – Проводница покачала головой и добавила: – Меня Юлей зовут. Если что – обращайтесь.
Люба выпила чай маленькими глотками, стараясь думать только о будущем, а не о прошлом. Потому что при воспоминании об Астраханцеве вирус в ее крови активизировался, и она мучительно стонала, тихонько стукаясь лбом о вагонное стекло. В тот момент, когда терпеть больше стало невозможно, Люба с жуткой тоской, на которую, вероятно, откликнулись все волки в окрестных лесах, позвала:
– Дима! Дима!
В тот же миг дверь с грохотом отвалилась в сторону, и на пороге купе возник Астраханцев – мрачный и прекрасный, как демон ночи.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул внутрь.
От неожиданности Люба подпрыгнула на месте, мотнула головой и больно стукнулась затылком о стенку купе.
– Вот зараза! – воскликнула она и против воли поморщилась.
– Это я – зараза? – трагическим голосом спросил Астраханцев, одним сильным рывком задвинув за собой дверь. Дверь отрезала их от всего остального мира, и они остались в полумраке одни. – Ну да. Зараза. Но у меня есть оправдание, и вам придется его выслушать!
Он плюхнулся на соседнее сиденье, оказавшись с Любой лицом к лицу.
– Оправдание! – хмыкнула та. Вид у нее был воинственным – глаза горели, губы были сжаты в тонкую линию. – Как вы вообще сюда попали?
– Гнался за поездом, – коротко ответил тот и потребовал: – Перестаньте так на меня смотреть. Я чувствуют себя промокашкой, которую хотят разорвать на мелкие клочки.
– Вы меня гнусно обманули!
Когда Астраханцева не было рядом, Люба ощущала себя самым несчастным существом на свете. Но стоило ему появиться, как ей немедленно захотелось выместить на нем все свои обиды.
– Да, я вас обманул, – скорбно согласился он. – Но не гнусно, без злого умысла. Я обманул вас от растерянности.
– Никакой вы не Грушин! Что, съели?
– Мы с вами сейчас говорим об отношениях, – сварливо ответил тот. – И тут фамилия не имеет никакого значения.
– Вы не можете говорить об отношениях! – выпалила Люба, раздув ноздри двумя маленькими наперстками.
– Почему это вы лишаете меня такого права? – искренне возмутился ее недавний обидчик.
– Потому что вы женаты!
Это была бомба, которой предстояло взорвать его самоуверенность. Вместо того чтобы рухнуть и рассыпаться пылью, Астраханцев фыркнул и пренебрежительно махнул рукой, словно отгонял от себя обвинение, как докучливую муху.
– Да было бы вам известно, с женами иногда разводятся, – заявил он. – Жена – это спутница жизни, с которой можно до определенного момента идти по одной дороге... А потом взять и свернуть в сторону.
– И какой же тропой вы теперь собираетесь пробираться по жизни? – съехидничала Люба, сложив руки перед грудью. – Тоже мне, архар!
Всем своим видом она демонстрировала недоверие и насмешку. Астраханцева это страшно завело.
– Я думал, вы настоящая женщина! Проницательная, понимающая... А вы!
Он вскочил на ноги и развернул плечи. Люба тоже вскочила вслед за ним, словно подброшенная пружиной.
– А я игрушечная! – желчно ответила она и накинулась на него, наступая и тесня к закрытой двери, в которую Астраханцев в конце концов уперся спиной: – Что я должна была понимать?! Я попала не в ту квартиру, а ты мне ничего не сказал! Я принимала тебя за будущего мужа!
Люба вытянулась в струнку, задрав голову, но все равно чувствовала себя канарейкой, пытающейся запугать страуса.
– Может, я и есть твой будущий муж? – неожиданно для себя ляпнул Астраханцев. Сказать по правде, он не собирался так сразу сдаваться, учитывая ее настроение. Поэтому тут же добавил: – И почему это ты так нахально перешла на «ты»?
– Потому что... Потому что...
– Потому что – что? – спросил он насмешливо, ощутив наконец твердую почву под ногами.
– Потому что ты дурак! – выкрикнула Люба и стукнула его кулаком в диафрагму.
