возложат на нее почетную обязанность транспортировать Дениса на курсы. Сама, мол, кашу заварила – сама и саночки вози.
Как только Лева скрылся в ее кабинете, Ашмаров затушил сигарету, загнув окурок кочергой. Он всегда выкуривал только половину сигареты, утешая себя тем, что так в него попадает меньше никотина. Бросил его в корзинку для мусора и оперся обеими руками о стол.
– Знаешь, Глаш, я своего предложения не снимаю, – сказал он, приблизив к ее лицу свое собственное – с глубокими карими глазами. – Как только у тебя будет настроение, сходим куда-нибудь.
Он даже не спрашивал, а констатировал факт.
– Хорошо, – просипела та, только чтобы от него отвязаться.
У нее возникло желание завернуться во что-нибудь большое и темное и полежать в углу. Однако она слышала, как Кайгородцев топочет в своем кабинете и на повышенных тонах разговаривает по телефону. Еще минута – и он вылетит в приемную за своей папкой. Чтобы предотвратить очередной вопль, надо было упредить его появление. Глаша, постанывая, поднялась на ноги.
– Глаш, я там твои шмотки слегка перекопал, – сообщил Бабушкин, пробегая по приемной. – Мне жутко некогда. Кстати, зайди ко мне, как освободишься, я дам тебе кое-что для приема внутрь.
Глаша отдала папки Кайгородцеву и поплелась к Леве. Тот сноровисто налил ей в мензурку неопознанную жидкость.
– Выпей, не нюхая и не ахая, – потребовал он.
Глаша выпила и уже через полчаса почувствовала себя человеком.
– Лева, иди сюда! – попросила она, когда окончательно пришла в себя.
– Ну? – Бабушкин возник на пороге, засунув руки в карманы халата.
– Лева, я тебя люблю.
– Глашенька, у тебя была слишком бурная ночь! – пробасила из-за своего стола Раиса Тимуровна. – Оставь Льва Евгеньевича в покое.
– Лева, ты лучший человек из всех, кого я знаю! – продолжала настаивать Глаша, преисполненная чувства благодарности. – Мне даже головой трясти не больно.
Бабушкин широко улыбнулся и, потрепав ее по щеке, нырнул к себе. Обернувшись, Глаша увидела, что прямо позади нее, словно башенный кран, возвышается Подвойская.
– Девочка моя, – ласково сказала та, беря Глашу под локоть. – Лев Евгеньевич, конечно, хороший человек, но это вовсе не то, что тебе нужно.
– Почему? – усмехнулась Глаша, решив немного попугать Раису Тимуровну.
– У него очень злая жена.
– Что вы говорите?
– Да, Глашечка. Даже если тебе удастся, – Раиса Тимуровна приглушила голос и немного помычала, подбирая слово, – м-м-м... окрутить, – нашла она это слово, – Льва Евгеньевича, его жена тебя тотчас же вычислит и устроит Армагеддон. Поскольку ты будешь выступать на стороне зла, она победит.
– Вы так говорите, Раиса Тимуровна, как будто бы уже прошли через все это, – подколола ее Глаша.
– Ой, что ты, Глашечка! – зарделась та. – Я старше Льва Евгеньевича на... не знаю, сколько лет!
– Что и говорить, – со знанием дела заявила Глаша. – Разница в возрасте – это непреодолимое препятствие!
– Нет, если мужчина старше – это даже хорошо, – возразила Подвойская.
Они не успели развить тему, когда из своего кабинета выскочил Кайгородцев и промчался к выходу, словно поезд метрополитена – вжик – и нет его.
– Директор такого заведения! – покачала головой Раиса Тимуровна. – А носится, как мальчик. С ним вообще в последнее время что-то не то.
– Правда? – спросила Глаша с любопытством.
«Может быть, Раиса Тимуровна что-нибудь знает или о чем-то догадывается? – подумала она. – Секретари – это такие особенные люди, у которых нюх, как у поисковых собак».
– Я думаю, Глашечка, может, это из-за Ани?
Такого поворота дела Глаша вовсе не ожидала.
– Из-за какой Ани? – изумилась она.
– Из-за Ани Волович, секретарши Нежного. Мне кажется, наш Петр Сергеевич к ней очень тепло относился. Хотя они, конечно, не часто встречались, но...
– Подождите, Раиса Тимуровна, – покачала головой Глаша. – Вы хотите сказать, что директор расстроен потому, что Аня Волович уволилась?
– Так ты ничего не знаешь! – Подвойская произнесла это таким громким шепотом, что придыханием своим вполне могла бы задуть пару свечей. – Она не уволилась, Глашечка, она исчезла!
Глаша невольно вздрогнула.
– Исчезла? – потрясенно переспросила она. – Она исчезла?
– Я так поняла, – сказала Подвойская, улегшись на стол пудовой грудью, – что начальство не желает на эту тему распространяться. Делают вид, будто ничего не произошло. Но мне рассказывала Лиза Марочкина, это уборщица в головном офисе, что Аня оставила на работе все свои вещи. Поскольку она собиралась увольняться, никто не удивился, когда она на работу не вышла. Но Лиза Марочкина должна была ее рабочее место в порядок привести, чтобы следующая секретарша уже на чистое пришла, понимаешь?
– Понимаю, – пробормотала Глаша, пытаясь унять разыгравшееся воображение.
– Лиза сложила барахлишко в коробку и понесла Ане домой, потому что к телефону та специально не подходила.
– Специально?
– Ну, Лиза так подумала. Да и кто бы не подумал? Они ведь накануне с Андреем Васильевичем сильно поругались. – Подвойская скроила удрученную физиономию. – И вот хозяева Лизе сказали, что Аня домой с той поры не возвращалась.
– Какие хозяева? – не поняла Глаша.
– Хозяева квартиры. Аня-то комнату снимала. Родом она из Липецка, сюда приехала в поисках красивой жизни. Вот и пожила...
– А когда это случилось? – тоже шепотом спросила Глаша, ощущая внутри щекочущий холодок.
– В прошлый понедельник, – тотчас же ответила Подвойская. – В понедельник они с Андреем Васильевичем повздорили, Аня ушла с работы после обеда, и все – пропала. Я вот думаю: не наложила ли она на себя руки? Может, в реку бросилась или под поезд...
У Глаши голова пошла кругом. Что же получается? В понедельник вечером Аня Волович поссорилась со своим боссом Нежным и, уйдя из офиса, исчезла без следа. А в ту же ночь, после того как ей позвонили, вышла из дому и не вернулась жена Пети Кайгородцева. Какая между этими женщинами связь? Может быть, Аня Волович вовсе не была любовницей Нежного, как считали некоторые? Что, если она была любовницей Пети?
Тогда картина получается совсем иная. У Кайгородцева исчезли и жена, и любовница. С чего-то же Раиса Тимуровна взяла, что Петя неровно дышал к секретарше Нежного. Надо будет Кайгородцева сегодня вечером допросить с пристрастием.
– А эта ваша Лиза обратилась в милицию? – спросила она.
– Конечно, нет! – повела плечами Подвойская. – Разве уборщицы смеют лезть в дела начальства? Она коробку с вещами спрятала, и все.
– А хозяева квартиры?
– Хозяева? Сдадут комнату новым жильцам. А чего ты так всполохнулась-то, Глашечка?
– Переживаю, – развела руками та. – Пропадают девушки в незнакомом городе, и никому до них дела нет.
– Да уж, – поддакнула Раиса Тимуровна. – Девушка в столице похожа на жевательную резинку.
– В каком смысле? – опешила Глаша.
– Ну как же? Сначала она хочет подороже продаться. А купят ту, у которой обертка наряднее. Потом прожуют да выплюнут. Если она ловкая, то успеет кому-нибудь на башмак приклеиться, а если нет – затопчут ее, резинушку белую, и попадет она в водосток, а оттуда – в канализацию.
