извратили. Ведь столько лет прошло. Я уверен, проклятие в его первоначальном варианте звучало совершенно по-другому.
– Не понимаю, – в растерянности пробормотала Настя.
– Чтобы отомстить Анне, Шестаков должен был пообещать гибель не всем влюбившимся мужчинам, а всем мужчинам, в которых будут влюбляться наследницы Анны. Иначе это его милое пожелание попросту теряет смысл. Ну вот, глядите. Пропал без вести Павел Локтев. Вы очень его любили? Вы посыпали голову пеплом, когда он исчез? Нет. Конечно, по-человечески вам было жаль парнишку, тем более, вы чувствовали ответственность за произошедшее. Но, по большому счету, вы не были раздавлены, правда? Потому что не были влюблены. Возможно, это ваши бабушки переврали все, возможно, вы сами что-то не так поняли. Но вы терзали себя совершенно напрасно. Все происшествия с влюблявшимися в вас мужчинами ничего общего с проклятием не имеют. Мне так кажется.
– Может быть, надо спросить у бабушек еще раз? – спросила Настя. – Ведь если вы правы и я все не так понимала…
– Ничего не надо спрашивать у бабушек, – улыбнулся Стас, распахивая дверь агентства и окидывая взглядом собравшихся. – Здесь сидит человек, который знает все детали, пожалуй, лучше нас.
Валерий Антонович Фокин сидел за столом напротив Вероники Матвеевны; он был мрачен и, похоже, немного растерян. Стас, который не знал о ночных приключениях Вероники, радостно приветствовал гостя, которого узнал по фотографиям, сделанным Тагановым.
– Валерий Антонович! Рад с вами познакомиться! Стас Бессонов. На ловца, как говорится, и зверь бежит. А это – Анастасия Шорохова.
Фокин мгновенно вскочил на ноги, едва не опрокинув стул.
– Мы один раз виделись. У моего сына, – сказал он, поспешно протягивая руку.
Вероника Матвеевна горько усмехнулась.
– Да, кажется, мы встречались, – проговорила Анастасия, протягивая Валерию Антоновичу ладонь лодочкой.
– Он гонялся за вами по всей Москве с фотоаппаратом, – сообщила Вероника Матвеевна.
– Гонялся? С фотоаппаратом? – Анастасия наморщила лоб и вопросительно взглянула на Фокина.
– Я сейчас все объясню. – Он поднял руку. – Никакого криминала. Ничего из ряда вон. Мне просто нравится история о моем предке Шестакове и вашей прабабке Анне, – пояснил Фокин. – Я считаю вашу прабабку замечательной красавицей. Ее портрет висит у меня в кабинете. Ну что в этом особенного? Старинные тайны, на мой взгляд, придают семейным отношениям некоторую пикантность. Понимаете, что я имею в виду? Это интересно, занимательно, поучительно, наконец. Я разыскивал наследниц Анны. Просто интересуюсь, как и что.
– Проверить – работает их, шестаковское, проклятие или нет, – подала голос Вероника Матвеевна.
– Да нет же, я хотел сделать хорошую фотографию. И повесить ее рядом с портретом Анны.
– Вот, полюбуйтесь. – Вероника Матвеевна протянула Стасу конверт.
Анастасия подошла к нему. Она с изумлением рассматривала собственные фотографии, сделанные в самых неожиданных местах.
– Это вы снимали? – спросила Настя Фокина.
– Я. Но я не имел в виду ничего плохого, клянусь вам.
– Хотите сказать, что, сделав снимки, вы абсолютно удовлетворились? – задал вопрос Стас.
– Абсолютно.
– Ладно.
Стас присел на диван для посетителей и усадил Настю рядом. Встревоженный Фокин снова опустился на свой стул, бросив предварительно опасливый взгляд на Веронику Матвеевну. Та изображала недоверие – руки скрещены на груди, на губах излишне приторная улыбочка, глаза прищурены.
– Мы с Анастасией только что говорили о проклятии ротмистра Шестакова, – сообщил Стас. – И я взял на себя смелость заявить, что она неправильно его истолковывает.
– Да? Неужели?
– Не могли бы вы изложить свою версию? – попросил Стас. – Для нас, поверьте, это очень важно.
– Почему? – спросил Фокин. – Или это секрет?
– Нет, не секрет. Анастасию кто-то пытается убить.
– Что за черт! – воскликнул Валерий Антонович. – Вы считаете, что это как-то связано с проклятием моего предка? Не может быть. Если уж верить в него, получается, что погибать должны те мужчины, в которых Анастасия безумно влюбится. Но уж никак не она сама.
– А что я говорил? – Стас повернулся к Анастасии с улыбкой триумфатора. – Вы слышали? Те мужчины, в которых будете влюблены вы сами!
– Но подождите, как же? А бабушки…
– У ваших бабушек в голове каша, – отрезал Стас.
– Я не понял… У вас возникли какие-то недоразумения в связи с проклятием Шестакова? – спросил Фокин.
– Разночтения, – усмехнулся Стас. – Валерий Антонович, у меня к вам есть один вопрос, как к специалисту. Не могли бы вы проконсультировать?
– Конечно. – Фокин сделал серьезное лицо, и Стас тут же вспомнил, как отозвалась Вероника Матвеевна о его внешности: «Красив, – сказала она, – как сволочь». Демонический тип, подумал Стас. Проводив Анастасию в свой кабинет, он вернулся и сел поближе к Фокину.
Настя тем временем, получив на руки папку Стаса, углубилась в чтение. Она добросовестно просматривала все адреса, записки и отчеты. Валерий Антонович внимательно слушал Стаса, сидевшего у стола.
– У нас имеется больной ребенок, инвалид, – сообщил сыщик. – Он видел нечто необычное. Скажем прямо, опасное.
– Иными словами, стал свидетелем преступления? – спросил Фокин.
– Вы проницательны, – усмехнулся Стас. – Да, стал свидетелем преступления. Почему он ничего не говорит ни родителям, ни милиции, которая приходит и расспрашивает всех жильцов дома? Почему скрывает важнейшие сведения? И почему потом, два года спустя, вдруг без утайки принимается рассказывать все подряд? Можно ли верить его словам? Или за два года реальная картина преступления превратилась в его сознании в вымышленную?
Вероника Матвеевна во все глаза смотрела на Стаса. Она впервые слышала о ребенке-инвалиде. Но, возможно, Стас только что нашел этого нового свидетеля. А преступление, совершенное два года назад? Наверное, он имеет в виду Алексея Самсонова, упавшего со своего балкона. Нет, выброшенного с балкона. Получается, какой-то мальчик видел, как все происходило. Может быть, он сидел на своей лоджии в доме напротив? Или возле окна. Если он в инвалидном кресле, то наблюдать мог часами. Убийца вряд ли осматривал фасады домов перед преступлением. А уж после него и подавно.
– Сколько лет мальчику? – спросил Фокин.
– Тринадцать.
– Не надо быть психологом, чтобы ответить, – пожал плечами Фокин. – Если ребенок – инвалид с рождения или с младенчества, он ограничен в контактах. Для него обратить на себя внимание посторонних – серьезный поступок. Кроме того, он, несомненно, был испуган тем, что видел. Поэтому затаился. Но прошло два года. Это большой срок. Все случившееся потеряло остроту. Кроме того, не имело лично для него никаких последствий. Мальчик успокоился. Однако я уверен, он часто вспоминал о том, чему стал свидетелем. Кстати, а что, собственно, он видел? Что это за преступление?
– Один человек сбросил другого с балкона, – с невозмутимым видом ответил Стас.
– Ах, вот как! – Фокин провел ладонью по подбородку. – Что ж, думаю, я недалек от истины. Теперь, спустя два года, мальчик решил все рассказать. Наверное, маме, да? Или проболтался случайно кому-нибудь из немногих друзей?
– Да нет, он не проболтался. Дело в том, что мы искали его. Семья переехала в другой район. Мы опрашивали жильцов дома, где произошла трагедия. До сих пор считалось, что это несчастный случай. Правда, спустя два года опрос свидетелей казался малоэффективным. Однако же некая старушка вспомнила, что в доме напротив у окна день и ночь сидел мальчик, прикованный к инвалидному креслу. Мы
