Рукопашная с купидоном

Шаталова. – Ты ведь ее убил, верно?

– И это тоже из-за тебя! – заорал Болотов. – Все из-за тебя! Я должен был очиститься перед свадьбой, а свадьбу придумала ты! Ты сама!

– Откуда ты узнал о Нике? – настаивала Лайма.

Болотов выпрямился и повел плечом, приходя в себя. Немного сбавил тон.

– Я приревновал, подумал, что у тебя другой мужчина. Что ты решила прежде, чем выйти замуж, сравнить меня с кем-нибудь. Ты села в такси, а за тобой пристроился этот Роберт. Я подумал, что вы едете порознь в целях конспирации и где-то пересечетесь. Так я попал в аэропорт. И там увидел ее... Нику. Сначала она кокетничала с тем мужиком, которого ты опекала, с иностранцем. Я дождался, когда вы уедете, и подошел к ней. Она покупала булку и газированную воду. И от нее несло духами, как от моей мачехи, когда та уходила на всю ночь. Я ненавижу запах духов!

– А я думала, у тебя аллергия, – пробормотала Лайма.

– Мы разговорились. Ника без стеснения поведала, что дома у нее маленький сынишка. А она ездила развлекаться за границу. И теперь побудет немного тут, хочет погулять по Москве. Она назвала мне гостиницу, в которой собиралась ночевать, и я назначил ей свидание. Я еле дотерпел до утра.

Алексей говорил быстро, захлебываясь. У него столько всего накопилось на душе! А они трое стояли и жадно слушали. И та, которую он собирался убить, тоже слушала. Оцепеневшая, словно кролик перед удавом. От нее сильно пахло духами, и после признания Болотова она начала судорожно обмахиваться ладонями, чтобы разогнать удушливый аромат.

– Нужно было сразу вызвать милицию, – прошептала Лайма. – Это же признание! Вдруг позже он начнет от всего отказываться?

– Не начнет, – покачал головой Шаталов. – Ему стало легче, гораздо легче.

Выговорившись, Болотов разом потерял силы. Рухнул на деревянную скамейку возле дома, уронил голову на руки и затих. Лишь время от времени он издавал еле слышные мучительные стоны, от которых у Лаймы леденела кровь.

Когда приехали представители правопорядка, кроме стонущего Болотова, они обнаружили во дворе дачи только жертву несостоявшегося покушения и Шаталова. Он согласился прикрыть Лайму, потому что она сказала, что живет по фальшивому паспорту.

– Сейчас не время и не место, – заметил Шаталов, сдержанно прощаясь с ней. – Но когда все закончится, мы обязательно встретимся.

– Речь, кажется, шла о поцелуе и каких-то условиях?

– Никаких условий, – отрезал тот. – Мы поцелуемся безусловно.

* * *

Аэропорт сегодня казался Лайме кастрюлькой кипящего супа из ролика, рекламирующего бульонные кубики. Все здесь булькало, клубилось, толкалось и переворачивалось. Они еле-еле поспели в срок – на дорогах выставили кордоны, во все машины лезли назойливые милицейские, которым приходилось долго объяснять, что на заднем сиденье – лица дружественной индийской, а не подозрительной кавказской национальности. За время пути Корнеев раздал кучу денег, и Лайма старалась не думать о том, с каких счетов он их уворовывает. Потому что итог ее размышлений был довольно странным: чтобы спасти родину, надо сначала ее обокрасть.

Когда самолет с Бондопаддхаем и Пудумейпиттаном на борту оторвался от земли и врезался в безмятежное небо, Лайма от избытка чувств едва не задохнулась. Ей все время чудилось, что сейчас взвоет сирена, по полю побегут люди, станут махать флажками, и пророка притащат обратно в обнимку с шикарным чемоданом на колесиках. Подведут к ним и заулыбаются: «Ошибочка случилась. Он останется еще недельки на две».

– Аминь, – громко сказал Корнеев.

А Медведь удивленно спросил:

– Что, все? Можно идти?

Лайма повернулась к ним лицом, глубоко вздохнула и не смогла сдержать радостного возбуждения:

– Ну, мальчики...

– Минуточку, командир, – Корнеев убил ее радость одним своим тоном. – Мы ведь не доложили боссу, что выполнили задание. И группу он пока не распустил.

– Но ваш босс не выходит на связь! – возмутилась Лайма.

– Наш босс, – поправил Медведь.

Они стояли и смотрели на нее стальными глазами, в которых четко и ясно отражалось ее ближайшее будущее.

– А если связь не восстановится? – осторожно спросила Лайма.

– Начнем действовать самостоятельно, – заявил Медведь. – Следующее задание мы уже получили. Босс сказал, что в Москву прилетает всемирно известная актриса, которую хотят похитить ради выкупа. Мы с Жекой накупили киножурналов, проштудировали их и пришли к выводу, что речь, несомненно, идет о Сандре Барр.

Сандра Барр! Единственная и неповторимая. Кусок крепкой плоти, целиком натуральный продукт, снабженный вместо этикетки ярким и бескомпромиссно красивым лицом. Изящная, стильная, живая, без намека на внутренний конфликт. Совершенная. Рожденная побеждать, потрясать и очаровывать. Женщина, которая снится. Ее столько раз фотографировали, что просвещенное человечество уже впитало в себя ее мимику – каждую крохотную морщинку, изгиб губ, миллиард улыбочек и улыбок. Камера определенно была околдована Сандрой и мгновенно улавливала тот особенный, присущий только ей шарм, который приводил зрителей в трепет.

– Мы не должны допустить, – строго сказал Корнеев, – чтобы Сандру Барр похитили в Москве. Разразится международный скандал. Голливуд пойдет войной на «Мосфильм».

– Наша группа будет действовать, – подтвердил Медведь.

Лайма хотела разрыдаться, но потом подумала, что не доставит им такого удовольствия. Мужчины, однажды видевшие женские слезы, жаждут их все больше и больше, как львы, попробовавшие человеческого мяса. «Они ждут, когда я заплачу? Что ж».

– Что ж, – вслух сказала Лайма. – Завтра устраиваем большой совет. Утром. Обговорим детали.

Она отвернулась и не заметила, как Корнеев поднял руку и показал Медведю «V» – виват, знак победы.