поверить, что это случилось на самом деле. – Выкупа не потребуют. Живите спокойно, занимайтесь своими обычными делами, если будете нужны – я вас сам разыщу. Приказ – лечь на дно до особых распоряжений!
– Шеф! – крикнула Лайма, обнаружив с его стороны явное недопонимание происходящего. Испугавшись, что он сейчас даст отбой, она выпалила: – Вы должны нам верить! Она въехала в страну под чужим именем, а того типа, который встретил ее в аэропорту, почти сразу убили.
– Повторяю: лечь на дно! – рявкнул Дубняк и прервал разговор.
Уже засыпая, он подумал: в конце концов, приказы не обсуждают. Они хотели получить его инструкции, они их получили. И не посмеют их проигнорировать. Единственное смущало его. Просто выйти из игры может только Лайма. Она вернется к привычной жизни. А Корнеев? Дубняк лично обещал вернуть его в аналитический отдел ведомства. Медведь вообще остается не при деле. У него нет ни пенсии по ранению, ни другого источника дохода. Дубняк рассчитывал, что группу «У» удастся безболезненно ликвидировать в ходе первой же операции, а потом окончательно замести следы. И вот, пожалуйста...
На следующее утро в кабинете руководителя службы собственной безопасности состоялась запланированная на вчерашнем совещании встреча. Подведя итоги, руководитель службы, обращаясь к эффектному брюнету, поинтересовался:
– Что у вас по Дубняку?
Брюнет протянул ему лист, который тот молча прочитал. Прикрыл глаза, посидел немного, потом коротко взглянул на подчиненных. Перечитал текст еще раз. Люди, находившиеся в кабинете, напряглись – они хорошо знали эту манеру своего начальника и уже ожидали распоряжений.
Распоряжения последовали немедленно:
– Охране, на все посты, приказ – Дубняка из здания не выпускать ни под каким предлогом, даже на «Скорой». – Он кивнул одному из сидящих за столом сотрудников, и тот поспешно вышел из кабинета – выполнять.
– Дальше. К кабинету Дубняка – наружное наблюдение. – Он кивнул, и еще один человек бросился выполнять приказ.
– Вас, – начальник посмотрел на брюнета, – я попрошу лично зайти к Дубняку минут через тридцать и пригласить его ко мне. Предлог придумаете сами – что-нибудь абсолютно невинное, он не должен насторожиться. И сами же проводите его ко мне. Маловероятно, конечно, но если будет сопротивляться – применить силу.
– Слушаюсь, – вытянулся перед ним эффектный брюнет.
– Выполняйте. Желаю удачи.
Дубняк шел по коридору в сопровождении любезного сотрудника службы собственной безопасности, размышляя о своих проблемах. Вызов к руководителю грозного подразделения, которого побаивались и недолюбливали (побаивались за принципиальность и непреклонность в борьбе с предателями, а недолюбливали за то, что он, один из немногих, имел прямой доступ к высочайшему начальству), его смутил, но не испугал – он был чист перед родной организацией. Во всяком случае, почти чист. Группа «У» не в счет – ведь она работала на ведомство, а не против него.
Однако то, что он услышал от седого человека с прекрасной военной выправкой, повергло Дубняка в состояние глубокой депрессии. Он был раздавлен, деморализован.
– Борис Борисович, – обратился к нему руководитель службы, – мы знаем вас давно. Знаем как прекрасного специалиста, настоящего профессионала, неоднократно делом подтверждавшего свою высокую квалификацию. Вы пользовались полным доверием руководства, на вас возлагались не только ответственные задачи, но и определенные надежды – вы же знаете, как ценятся опытные кадры. Когда недавно с нами согласовывали ваше возможное перемещение на генеральскую должность, мы дали отличную характеристику. Но... Я не берусь пока оценивать то, что мы узнали вчера. И «наверх» я тоже не докладывал – хочу услышать лично от вас, что это все означает. Скажу прямо – я сознательно не стал проводить спецоперацию в полном объеме. Предоставляю вам возможность дать исчерпывающие объяснения, чтобы помочь нашей службе во всем разобраться. Надеюсь на вашу честность и порядочность даже в том случае, если вы преступили закон и нарушили присягу.
Он протянул одеревеневшему Дубняку распечатки его с Лаймой телефонных разговоров и, отвернувшись к окну, закончил:
– Читайте. Думайте. Решайте. Я жду.
Читать Дубняку не было надобности, он и так помнил эти коротенькие диалоги. И отлично понимал, что для офицеров службы, борющейся за чистоту рядов, эти тексты – сигнал к немедленному действию.
Интуиция не обманывала его – как он не хотел включать этот проклятый телефон, как не хотел! Но, с другой стороны, разговор в этом кабинете все равно состоялся бы – только позднее, когда проклятая группа «У» попалась бы на какой-нибудь из своих проделок, которые они считают секретными операциями...
Он подумал, что правда о происходящем будет вполне уместна в этих стенах. Правда в его интерпретации. Как хорошо, что Хомяков умер! Неблагородно все валить на мертвых, но это именно из-за него Дубняк не разогнал группу «У» сразу – все боялся, что Хомяков оставил дело на контроле и с него рано или поздно спросится.
Его рассказ под диктофон занял около полутора часов. Потом он здесь же, в кабинете, написал подробные показания. После этого руководитель службы собственной безопасности попросил принести для Дубняка кофе, а сам, забрав исписанные им листы и диктофон, ушел. Выходя из кабинета, он бросил:
– Борис Борисович, я надеюсь, у вас хватит благоразумия оставаться на месте?
Дубняк, немного оправившийся и уже осваивающий роль невинной жертвы чудовищных приказов, с обидой ответил:
– Я не предатель, и бежать мне незачем!
Вернувшись примерно через час, руководитель службы сел в кресло и надолго задумался. Потом поднялся, вышел из-за стола и устроился напротив Дубняка, который сидел терпеливо и скромно в ожидании решения своей участи.
– Послушайте, Борис Борисович, – неторопливо начал он, – я не хочу питать вас иллюзиями, но и обременять вашу душу лишними тяготами тоже не желаю. Сейчас мы начнем официальную проверку по всем фактам, которые вы нам сообщили. Если все подтвердится, вы – чисты. Но дело усложняется тем, что Хомякова нет, а с мертвых, сами понимаете, какой спрос? Ведь на них же и лишнее свалить можно, согласны? Короче говоря, до окончательного решения вопроса мы будем ходатайствовать о вашем отстранении от работы. Посидите дома, отдохнете. Если все, вами рассказанное, подтвердится, вы вернетесь к своим обязанностям. Обещаю, что в этом случае произошедшее не скажется на вашей дальнейшей карьере. Единственная просьба – пока идет расследование, никуда не уезжать. И приказ – с вашими подопечными из группы «У» никаких контактов. И еще. Отдайте, пожалуйста, телефон, по которому вы разговаривали с ними, и укажите, как можно связаться с командиром. И напоследок вот что. Расскажите, как они выглядят. Все трое. О Лайме Скалбе подробнее. Меня черезвычайно интересует эта, так сказать, пиковая дама.
– Пиковая дама? – пробормотал Дубняк. – Это не про Лайму. Она так, дамочка.
Выскочив из ресторана, Лайма поймала такси, чтобы ехать в штаб-квартиру. В свою машину садиться нельзя. Ее могут взорвать или испортить тормоза – у бандитов выдумки хватит. Шофер, насвистывая, влился в плотный поток транспорта и заметил:
– А вы в курсе, дамочка, какие сейчас в центре пробки?
– Мне все равно, – потусторонним голосом ответила Лайма и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза. И почти сразу заснула.
Пока такси крутилось по улочкам, ей снились кошмары. Вот она стоит в темном переулке, ночь, идет холодный дождь, а у нее нет даже зонта. Тут из глубины переулка появляется маленькая сгорбленная фигура, закутанная с ног до головы в черный плащ, и бредет по тротуару, медленно к ней приближаясь. Лайма делает шаг навстречу, чтобы спросить, нет ли у ночного пешехода чего-нибудь прикрыться от дождя, хотя бы полиэтиленового пакета, и видит, что это – старушенция лет семидесяти, с неприятным морщинистым лицом, крючковатым носом и безгубым ртом. Старуха просеменила мимо, не обращая
