Боря Салакаев не то что любил, а прямо боготворил своего старшего брата, гордился его славой удачливого и отчаянного оперативника, поэтому просьба Володи для него закон.
302-я школа работала в одну смену, и поэтому двор был пуст, найти учеников и учителей теперь не просто, но на счастье Бори директор школы оказалась на месте. На спортплощадке несколько пацанов лениво гоняли мяч.
Алевтина Ивановна встретила Борю неприязненно. От посещения школы работниками милиции хорошего не жди, хотя она понимала, что не милиция повинна в этих визитах, а ее ученики.
— Алевтина Ивановна, — просительно заговорил Борис, — без вашей помощи мы просто никуда. Вы же своих детей знаете как… как…
— Как облупленных? — нехорошим голосом подсказала Алевтина Ивановна.
— Ну зачем вы так! Как своих родных детей, я хотел сказать.
— Говорите, что вам ьужно, — чуточку подобрела директор.
— Собрать сейчас всех близких дружков Алика Алферова.
— Вы думаете, я туг волшебница? Или вы думаете, что они по домам сидят? И на бассейне, и на речке, дорогой товарищ. Я не могу знать, где они сейчас.
— Ну, Алевтина Ивановна!
Она улыбнулась. Этот офицер милиции канючит, совсем как ее охломоны, когда что-то натворят: «Ну, Алевтина Ивановна!» И хотя она и в самом деле не волшебница, через полчаса в ее кабинете стояли Леха и Нуритдин. Олег Космынин, конечно, дома, но на звонки он никогда не открывает, даже если придет сама директор школы.
— Ребята, — обратился младший Салакаев к Леве и Нури, — когда вы последний раз видели Длина Алферова?
Нури сразу опустил голову и больше не поднимал, Леха преданно смотрел в глаза, щерил редкозубый рот и бессовестно врал. Это Борис понял сразу. Леха уверял, что Клыч на уроке был, а потом ушел. Может быть, он даже дома сидит. Он любит спать днем.
Борис уже видел, что ничего тут не добьется и отпустил Леху во двор.
— Нури, а ты чего молчишь? Ты же видел Алика.
— Видел, — прошептал Нури, — а потом уже не видел.
В смолянистых глазах Нуритдина выступили слезы. Директор и офицер милиции понимающе переглянулись и тоже отпустили его во двор.
— Слушайте, старший лейтенант! Вы можете, наконец, мне прямо сказать, чего вы вдруг взялись за Алферова? — взорвалась, наконец, директор.
Борис очень кратко все рассказал.
— И вы говорите, что в машине грудной ребенок? — она решительно встала из-за стола, и Борис только сейчас по-настоящему оценил ее достоинства.
Борис через окно видел, как директор, обняв обоих за плечи, ходит с ними по двору и что-то говорит им, а они смотрят в разные стороны и слабо вырываются. Борис усмешкой подумал, что от такого директора не вырвешься.
Алевтина Ивановна вернулась довольно скоро, положила перед собой крупные руки, опустила над ними голову и глухо сказала:
— Ищите Алферова. Машину угнал он. Ребята видели.
— Они признались? — даже вскочил со стула Борис.
— Они тебе признаются… По глазам вижу, что они все знают. А признаваться они никогда не признаются. Такое поколение… Нам, взрослым, они ни в чем не признаются, не доверяют. По их рожам вижу, знают. Ищите Алферова, старший лейтенант милиции, Чей же там ребенок?
Борис вышел во двор, прямо из машины связался с братом:
— Володя, ищи Алферова! Директор школы… Володя, вот гром-баба!.. Она говорит, это Алферов!
— Неужели раскололись? Обычно не признаются, — засомневался Володя.
— Да нет, но Алевтина. Ивановна… Володя, это же царь- женщина!.. Она говорит, что видит по их рожам, они все знают. А вы где?
— Боря, мои дела пока плохи. Уже два часа как угнали машину, а мы катаемся по БУТу[1]. Я боюсь за девочку. На магистралях его нет, Боря. Вся ГАИ на колесах, а Клыч как провалился. Боря, вытаскивай пока мамашу этого паршивца!
4
Алик отъехал еще с километр и только потом остановил машину. С кривой улыбкой на полных губах он вышел из машины:
Зойка не сразу поняла, что он задумал, но сверток с ребёнком взяла на руки и тоже вышла.
Ловко, по-хозяйски, Алик открыл чужой багажник и нашел тяжелый молоток.
— Ты чего это? — испугалась Зойка.
— Чего? Сейчас мы его по башке — пищать больше не будет. — Алик со зловещей улыбкой поиграл молотком в руке. — Подставляй калган.
Зойка даже не осознала, чего требует от нее Алик, и отвернула одеяльце. Ребенок, уже заплаканный, поспешно улыбнулся Зойке. Зойка глянула на Алика и инстинктивно отпрянула от него:
— Нет!
— Ты чё? Давай голову!
— Нет, нет!!!
— Давай, говорю! Зачем он нам? Орать еще тут будет.
Зойка, увидев перекошенное, бледное лица Клыча, поняла, что он сейчас этим молотком вот так просто убьет ребенка и ничто его не остановит. Она испугалась и от испуга кинулась на хитрость.
— Клычок, не надо убивать. Ты послушай меня, Клычок…
— А зачем нам такой след? — Клыч уже надвигался на нее.
— Клычок, это же мокруха! За это вышка, Алик! Нам обоим вышка! Не надо мокрухи, Клычок, за угон, даже если застукают, три года дадут. Не больше. А за этого недоноска вышка, понимаешь? Клычок, не пачкай нас кровью, за это нас шлепнут, и всё.
Она говорила, говорила, торопясь высказать все, и понимала, что в потоке ее слов спасение. Алик все же слушал ее, хотя еще не остыл.
— Ну и что? Так и будем его возить? Тюкну, и в речку, — настаивал Алик, но уже не так свирепо.
— Не надо, миленький Клычок, этого делать. Пас будут искать, пока не найдут, а там уже никто нас не спасет. Указ недавно был, за кражу детей — расстрел. Сама читала в газете, по телеку слушала…
— Ну и что с ним делать будем?
— Да прямо здесь, здесь оставим. На дороге прямо, вон там, под деревом… зато живого. Если что, ничего и не видели, ничего не знаем.
— Машину-то искать будут, — Алик откровенно заколебался. При всем нахальном характере упоминание о «вышке» его значительно охладило. Он постепенно сдавался.
— Ну и что ты с ним делать будешь? Вот течет канал, сунь ею туда.
— Что ты, Клычок! — суетилась Зойка, лишь бы не обозлить Клыча, — я его вот сюда, иод кустик, и пусть себе лежит, какое нам дело. А про машину скажем, тут ее нашли. Правда же, Клычок?
Она уложила сверток с ребенком под куст тутовника и села в машину:
— Поехали на озера.
Алик в досаде швырнул под ноги молоток, сел рядом с Зойкой, запустил мотор и включил скорость.
— Клычок, я есть хочу, — виновато протянула Зойка, искоса глянув на Алика.
Он промолчал, потому что и сам давно почувствовал голод, по кроме этой отмычки он из дома утром
