В этой формулировке, а также в тезисе о кулачестве как последнем и наиболее многочисленном эксплуататорском классе, которые вскоре начали пропагандироваться в советских газетах, полностью игнорировались социальные результаты «черного передела», который в Украине был проведен в 1920–1923 годах. Впервые этот вывод комиссии Яковлева прозвучал в речи Сталина на конференции аграрников- марксистов 27 декабря 1929 года.
Кого считать кулаком? Что делать с кулаками, кому и в какие сроки? На эти вопросы давало ответ постановление политбюро ЦК ВКП(б), принятое по рекомендациям специальной комиссии под председательством В. Молотова 30 января 1930 года.
С целью предупреждения сопротивления сплошной коллективизации чекисты должны были разделить богатую часть крестьянства на три категории — кулацкий актив (подлежал заключению в концлагерь или немедленной физической ликвидации), другие элементы кулацкого актива (подлежали высылке в отдаленные местности), всех других кулаков (после конфискации основной части средств производства им разрешалось селиться за пределами колхозных массивов). Число ликвидированных хозяйств трех категорий должно было составлять от 3 до 5 процентов общего количества хозяйств.
За четыре месяца, с февраля по май, подлежали аресту 60 тыс. человек (в том числе по Украине — 15 тыс.), а выселению —150 тыс. человек (в том числе по Украине — от 30 до 35 тыс.). Количество хозяйств третьей категории не определялось. Такими были стимулирующие средства для развертывания «колхозного движения» (по терминологии советских учебников).
Угроза раскулачивания подействовала на крестьян парализующим образом. Одновременно она предоставляла неограниченную власть над земляками небольшой кучке местных начальников, которые составляли списки раскулачиваемых в определенном проценте к общему количеству жителей. Вместе взятое, это создавало в деревне ужасную ситуацию. Здесь невозможно оперировать конкретными фактами, но хотя бы один следует привести.
По сообщениям органов ГПУ, председатель Краснооктябрьского сельсовета Верхнетепловского района в Донецком крае Феодосий Нечаев «вечерами в нетрезвом состоянии вызывал в сельсовет женщин и насиловал их, предупреждая: «Если хоть словом кому-нибудь обмолвишься, то вместе с семьей зашлю на Север, как кулачку». Однажды Нечаев и счетовод сельсовета М. Гулевский пришли к единоличнику Степанищеву и начали требовать: «Ставь бутылку водки и жарь яичницу, иначе будет плохо». Потом Нечаев, угрожая Степанищеву отзывом зятя из армии, раскулачиванием и высылкой на Север, на глазах у отца изнасиловал дочь — жену красноармейца». В сообщении ГПУ указывалось: «Благодаря угрозам Нечаева дело не получило огласки».
Кремлевским вершителям крестьянской судьбы казалось, что они смогут провести коллективизацию по полной программе. Такой программой, как и в 1919 году, была коммуна. Учитывая предыдущий опыт, «подползание» к коммуне осуществлялось постепенно, через вовлечение крестьян сначала в низшие формы коллективов. Когда крестьянину удавалось навязать товарищество совместной обработки земли, с ним начинали работать в направлении изменения статуса ТСОЗа на артельный. Крестьян, уже вовлеченных в артельную форму хозяйствования, толкали дальше — в коммуну.
Сталин не собирался ограничиваться даже коммунизацией, то есть полной ликвидацией частной собственности на средства производства. Он считал, что «колхозно-кооперативная» форма собственности должна перерасти в ближайшем будущем в государственную собственность. Колхозы должны были стать совхозами. В январе-феврале 1930 года развернулись эксперименты с укрупнением новообразованных колхозов. На Херсонщине возник аграрно-индустриальный комбинат площадью в 160 тыс. гектаров.
Кампания раскулачивания лишала крестьян воли к сопротивлению и заставляла их включаться в «колхозное движение». Здесь инициаторы сплошной коллективизации все рассчитали правильно. Почему же в первые месяцы 1930 года руководители партии и государства вдруг почувствовали, что советская власть стоит на краю гибели?
Пока составлялись списки на раскулачивание, каждый крестьянин готов был написать заявление о вступлении в колхоз, чтобы спасти свое хозяйство. Когда оказалось, что от них требуют отдать в колхоз последнюю корову и даже мелкий скот и птицу, крестьяне начали отчаянно сопротивляться. Вооруженных выступлений наблюдалось не так много, потому что чекисты предусмотрительно выкачали из села все оружие, которое оставалось от военных времен. Но выступления против власти, несмотря на неорганизованность и стихийность, становились все более опасными.
26 февраля 1930 года в ЦК ВКП(б) пришла паническая телеграмма из Харькова от П. Любченко и Г. Петровского. Украинские руководители сообщали о массовых волнениях в пограничном Плужнянском районе. В следующие дни подобные сообщения начали поступать из других регионов, но Сталина особенно взволновало положение на украинско-польском пограничье. Опросом 28 февраля в протокол заседания политбюро ЦК от 5 марта было внесено решение об уточнении Примерного устава сельскохозяйственной артели. Новую редакцию устава требовалось напечатать в газетах 2 марта, одновременно с разъяснительной статьей Сталина.
Новая редакция устава четко формулировала, в отличие от старой, что именно нужно обобществлять при образовании колхоза. Колхозникам предоставлялось право держать корову, мелкий скот и приусадебный участок. В статье Сталина «Головокружение от успехов» без всяких оговорок утверждалось: «Артель является основным звеном колхозного движения». При этом насаждение колхозов силой Сталин называл нарушением партийных директив.
Надо взвесить, от чего Сталин декларировал отказ. Основным звеном организации сельскохозяйственного труда становилась артельная форма колхозов. Хотя в последующие десятилетия никогда не упоминалось о наличии частной собственности в руках колхозника (приусадебный участок, корова, мелкий скот и птица), эта собственность функционировала под названием личной, а «нелегальным» считался только термин «частная собственность».
Вместо коммуны в деревне утверждалась крестьянская артель — «двуликий Янус». Одним обличьем она обращалась к экономике, которая работала по директивному плану, а другим — к рыночной экономике, то ость к живому производству, которое существовало благодаря естественной заинтересованности производителя. Артельная форма колхоза требовала образования свободного рынка, на котором цены формировались по закону спроса и предложения. Она требовала наличия товарно-денежных отношений, причем не только в ограниченной сфере сельскохозяйственного производства, но и во всей экономике.
В своей знаменитой статье Сталин объявил курс на коммунизацию крестьянства левацким искажением линии партии и обвинил в этом местных работников. Однако для посторонних наблюдателей было ясно, что коммунизация была линией Кремля, и эта линия базировалась на определенных теоретических представлениях. В реферате о советской аграрной политике, который в начале 1934 года подготовило польское посольство в Москве, читаем: «В первой, горячечной фазе коллективизации частная собственность запрещалась почти полностью, что проявилось в форсировании объединений типа коммун с общим жильем, кухнями и коллективизированным скотом, даже мелким. Постепенно отступая от этой теоретической концепции, крестьянам возвращали собственность на дома, огороды, мелкий скот, и, наконец, на коров».
Польские аналитики слишком оптимистично оценивали способность руководителей советского государства отойти от коммунистической концепции, на которой базировалась идея сплошной коллективизации. Сначала отступление к артели считалось временным. В резолюции XVI съезда ВКП(б), который работал в июне-июле 1930 года, подчеркивалось, что на данной стадии основной формой колхоза является сельскохозяйственная артель, но высказывалось предположение о том, что «колхозное движение может подниматься к высшей форме — к коммуне — в соответствии с повышением технической базы, ростом колхозных кадров и культурного уровня колхозников». Однако Сталин больше не решался посягнуть на приусадебный участок, хотя случалось, облагал налогами произведенную на нем продукцию. До конца жизни генсек был убежден, что действовавшая программа РКП(б) 1919 года рано или поздно будет реализована полностью. «Чтобы поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности, — писал он в 1952 году, — надо исключить излишки колхозного производства из системы товарного обращения и ввести их в систему продуктообмена между государственной промышленностью и колхозами».
Рыночное обличье колхозного строя смягчало диспропорции советской экономики, которые были
