С Виктором Петровичем Даниловым мне приходилось общаться в разные периоды жизни в науке. Он стал авторитетным в международном научном сообществе еще в советское время. Это помогло впоследствии получать на Западе гранты для развертывания масштабного поиска и публикации источников по аграрной истории СССР. Вершинным достижением его жизни стал пятитомный сборник документов и материалов «Трагедия советской деревни». Вторую часть пятого тома друзья и ученики опубликовали в 2006 году уже без него…
Советологи и русисты в странах Запада тоже рассматривают большей частью украинский голод в контексте общесоюзного. В августе 2004 года лидер основанной Эдвардом Карром бирмингемской школы советологов Роберт Девис передал мне свою новую монографию «Годы голода: советское сельское хозяйство в 1931–1933 гг.» В газете «День» я уже упоминал это исследование о голоде в СССР — наиболее фундаментальное в мировой историографии (2007, № 25, 29). Авторы (Девис взял в соавторы своего ученика — выдающегося австралийского демографа, специалиста по истории СССР Стефена Виткрофта) построили свою книгу на советских архивах и сделали немало важных выводов, которые должны заинтересовать ученых. Но голод в УССР и на Кубани остался для них, используя термин В. Данилова и И. Зеленина, частью общекрестьянской трагедии. Наиболее убедительно доказывает это один небольшой сюжет.
Девис и Виткрофт указали на то, что уровень смертности в Украине непрерывно рос с ноября 1932 до июня 1933 годов, когда превысил естественный в 13 раз. Голодом, как подчеркивалось в книге, были поражены все области, но более всего пострадали Киевская и Харьковская. Меньшая смертность в северных районах этих областей объясняется тем, что там можно было найти в больших количествах незерновое продовольствие (where food other than grain was available in greater quantities). Объяснение показывает, что авторы не увидели качественного отличия между голодом во многих регионах СССР, который был следствием конфискации зерна, и Голодомором в Украине, вызванным после этой конфискации изъятием всех продовольственных запасов.
Убедительным аргументом, который противоречит, как представляется нашим критикам, тезису о Голодоморе как геноциде, является наличие большого количества фактов о предоставлении государственной продовольственной помощи наиболее пострадавшим от голода регионам. В частности, Девис и Виткрофт нашли в архивах за период от 7 февраля до 20 июля 1933 года 35 постановлений ЦК ВКП (б) и СНК СССР о предоставлении помощи зерновыми культурами. Совокупный объем помощи составлял 320 тыс. тонн, из них УССР и Кубань получили 265 тыс. тонн, Нижняя Волга — 15,5 тыс., а все другие регионы, вместе взятые — только 39,8 тыс. тонн. Ознакомившись с книгой еще в рукописи, Р.Конквест в письме к авторам отказался от тезиса о геноциде, а Девис и Виткрофт процитировали в книге это место из его письма. Кроме того, на суперобложке они указали, ссылаясь на главное произведение профессора Стенфордского университета — книгу «Жатва скорби»: «Наше исследование голода привело нас к совсем другим, нежели у доктора Конквеста, выводам». В июне 2006 года украинская делегация, состоявшая из специалистов по истории Холокоста и Голодомора, встретилась с Робертом Конквестом в Стенфордском университете. На прямой вопрос профессора В. Марочко относительно политико-правовой оценки Голодомора Конквест дал уклончивый ответ, из которого следовало, что термин «геноцид» стал для него неприемлемым: «Лучше использовать термин «голодомор», то есть конкретную историческую форму массовой смертности населения».
Р. Девис, С. Виткрофт и примкнувший к ним Р. Конквест не поняли, что конфискация хлеба и вслед за ней — всех других запасов продовольствия, с одной стороны, и предоставление продовольственной помощи ограбленным крестьянам — с другой, являются элементами одной и той же террористической комбинации. Террор голодом мог быть осмысленным деянием Кремля только в том случае, если б он сопровождался масштабной и хорошо разрекламированной кампанией помощи голодающим.
Конквест не смог уложить в единое целое противоречивые, казалось бы, факты одновременного уничтожения и спасения людей. Возможно, ранее он надеялся на то, что документальные материалы советских архивов подтвердят сделанный им на основе опроса свидетелей вывод о голоде-геноциде, который обосновывался в книге «Жатва скорби» (1986 года издания). Но он посмотрел глазами Девиса и Виткрофта на архивы Кремля и не нашел такого подтверждения.
Действительно, 20 лет архивного поиска не дали прямого подтверждения заявлений выживших жертв Голодомора о том, что их пытались уничтожить. Исследователи убедились только в том, что Сталин использовал даже в общении со своими ближайшими подручными эзоповский язык. Главный составитель уникальной по своему научному значению книги «Сталин и Каганович. Переписка 1931–1936 гг.» Олег Хлевнюк заметил у генсека такую особенность: даже в совершенно секретной переписке Сталин конструировал для себя и своего окружения картину событий, которая была далекой от реальности, но позволяла сохранить «политическое лицо» высшей власти.
Кремлевские архивы не дали однозначного ответа и на вопрос, кого уничтожал Сталин в Украине в 1933 году — украинцев или крестьян? Тех, кто выжил во время Голодомора, поставленный таким образом вопрос мог бы возмутить. Украинских крестьян, которые тогда погибали миллионами, никто не спрашивал, украинцы они или крестьяне. Но под углом зрения Конвенции ООН о геноциде такое различение жертв голода имеет смысл. Конвенция принималась с участием советских юристов, и поэтому социоцид как
