А вон Виталька. За него Сергей беспокоится больше всего. Уж больно подвижен, как ртуть. От него всегда можно ждать самой неожиданной выходки.
Из-под ноги Сергея с шумом вырывается камень и катится вниз, увлекая за собой поток других. Покачнувшись, вожатый хватается за откос, удерживая равновесие.
Цепочка замирает, прислушиваясь к шороху катящихся камней, настороженно и боязливо. Попасть под такую осыпь — самое страшное на Аю-Даге. Камни не остановишь, и сам не удержишься.
…Потрескивает, почти невидимый в солнечном свете костер. Ребята лежат, подложив под головы рюкзаки, скатки. Лида, присев на корточки, смазывает йодом поцарапанные о камни ладошки.
Они тянутся к ней со всех сторон. Лида поглядывает на Сергея и улыбается. Царапины ерундовые, но каждому хочется, чтобы это были настоящие раны после такого тяжелого и опасного подъема. Только Валерии прячет свои ладони, боится йода — щиплет.
Добродушный Тарас, не желая того, выдает товарища:
— Смотрю, он всю дорогу на карачках да на карачках. «Устал?» — спрашиваю. «Нет, — говорит, — боязно». Ну я около него и пишов.
Ребята улыбаются. Улыбается Иван Васильевич.
— Кому еще боязно-то было? — спрашивает он, но никто не признается.
— Молодцы, молодцы, — говорит Иван Васильевич. — Ну, значит, ничья мамаша сюда не приедет…
— А зачем им приезжать? — удивляется Виталька.
— Зачем? А что ты, хлопчик, домой про поход напишешь?
— Ну что? Как шли, как трудно было… Ну, вообще.
Виталька мучительно ищет подвоха в вопросах Ивана Васильевича, но найти не может и от этого теряется.
— Так, так, — усмехаясь, подбадривает Иван Васильевич. — А еще напишешь, вот-де какой, мама, у тебя храбрый да ловкий сын. На такую гору поднялся, через обрывы и скалы перебрался, и ничего — жив- здоров, не то что другие.
Иван Васильевич удачно выбрал Витальку. Любит парень прихвастнуть, расписать свои заслуги. Ребята с интересом прислушиваются к разговору.
— Да так вот, хлопец, — продолжает Иван Васильевич, — вот тут-то твоя мамаша и приедет. Я к вам, скажет, своего сына отдыхать послала, а вы его такой опасности подвергаете…
— Не скажет и не приедет, — протестует Виталька. — Что, я свою мамку не знаю, что ли?
— Ну, может, твоя и не приедет, — сразу соглашается Иван Васильевич. — А вот одна приехала. Ходили мы сюда же на Аю-Даг. Да не через мыс, через седло. Там дорога торная, не то что пешим, на машине проехать можно. Ну, может, в одном или двух местах только и есть трудные участки. Вернулись из похода, все честь честно. И вдруг, так дней через десять, приезжает одна мама и сразу до Якова Борисовича: «Не позволю, чтобы детей смертельной опасности подвергали. Кто вам разрешил детей губить!» Ну, Яков Борисович, конечно, ничего понять не может. «Кого губить? О чем вы?» Она письмо ему и протягивает. А там написано: «Ходили мы в поход на Аю-Даг. Поход очень трудный, дорога узкая, и все время по скалам. Два мальчика сорвались и разбились насмерть. А я не сорвался, только колено поцарапал, когда на отвесную скалу лез», — и так далее в том же духе. Прочитал письмо Яков Борисович и говорит: «Ну что ж, если такое дело, пошли к вашему сыну». Построили отряд, все живы-здоровы, и царапин у ее сына нет. «Вот, — говорит Яков Борисович, — посмотрите сами, а потом, если хотите, сходим на Аю-Даг, где ваш сын жизнью своей рисковал!» А что дальше было, вы уж сами додумывайте…
Ребята дружно рассмеялись.
— Ну а чтобы вам совсем уж ясно было, что за дорога через седло, обратно по ней пойдем. — И, предвидя возражения, добавил: — Здесь спускаться нельзя, хотя я знаю, что вы все молодцы и герои!..
Трещит костер, выбрасывая к небу точки искр. Далеко внизу видны домики Артека, парки, извивающиеся ленты дорог. Маленькой-маленькой кажется пристань в Нижнем, а все-таки можно разглядеть на ней мачту с лагерным флагом, трибуну.
Сергей вспоминает, как смотрел с Аю-Дага на лагерь, когда готовился принять отряд, и думал, каким-то он будет. Сейчас все это уже позади. Скоро они уедут, и будут новые, другие, и снова все будет начинаться сначала.
Сергей почувствовал рядом чье-то горячее плечо. Обернулся: Вилен. Сергей обнял его за плечи, привлек к себе. С другой стороны подошел Андрюша, не расстающийся с флажком, потом Тарас, Виталька подскочил, Булат, Ваня Прохоров, Наум придвинулся ближе, Саша, озорной, вихрастый, в вечно сдвинутой на затылок панамке, молчаливый туркмен Толя Овезов. Они стояли плотным кольцом вокруг него, молча смотрели на Артек, и Сергей вдруг понял, что никогда не забудет их.
ТРЕВОГА! ТРЕВОГА!
Уже неделю живет Нижний на военном положении. Выдана отрядам походная форма, каждый день повторяют вожатые с ребятами дорожные знаки, азбуку Морзе, сигнализацию. Исчезли отряды, звенья, председатели советов — есть взводы, отделения, командиры. Усилены дневальства, меняясь через каждые полчаса, стоят караулы у штаба и лагерной мачты. Жестче и строже стала дисциплина — в любой момент может прозвучать сигнал тревоги.
Сергей взглянул на часы. Пять! Отряды спят. Сегодня не будет обычных перед подъемом шепота, пересмешек. Лагерь должен вскочить сразу по сигналу тревоги.
Вот он! Кажется, дрогнули верхушки кипарисов и тяжелые листья магнолий. Метнулось от ущелья к ущелью эхо, ухнул удар волны о берег, и лагерь проснулся, закричал на разные голоса: «Тревога!» «Тревога!»
Сегодня не будет зарядки, не будет отрядных линеек. Наскоро оглядев взводы, командиры выводят их на пристань. В две шеренги стоят у трибуны горнисты и барабанщики, замерла знаменная группа с зачехленным знаменем лагеря. Взлетают в салюте руки: каждый взвод рапортует о своей боевой готовности.
В штабе склонились над картой вожатые и командиры. «Противник» занимает высоту над Партенитом. В распоряжении лагеря катер. Задача — прорвать оборону и занять высоту.
Задумались командиры. Даже бросок через мыс ничего не даст.
Сергей переглядывается с Виленом. Улыбается: «Выкладывай план!»
Тот подвигается к карте, кладет на нее ладошку. — Путь один — шоссе!
— Завтра доберешься…
— Через три часа!
Смеются командиры. Вилен хмурится.
— Смеяться будете потом. Сначала выслушайте!..
Слушают молча. Потом встают.
— Ну что ж, Троицын! Другого пути нет!
…Идет взвод. Пот заливает глаза. Ребята срывают панамки, вытирают лица. Особенно тяжело радистам. Сергей вспоминает первый поход на Горное озеро. Сегодня ребята идут лучше. Что это? Сноровка или чувство ответственности? А ведь сейчас труднее. Под ногами вспаханная земля виноградника (вести по дороге побоялись, вдруг просматривается). Да и здесь, по винограднику, идут сгибаясь, скрываясь за рядами кустов. Они тянутся до самого Симферопольского шоссе, не собьешься. Вилен поворачивается к Сергею.
— Сколько идем, Сергей?
— Два часа.
— Успеем? — В голосе тревога. Обещал быть на исходной через три часа.
Сергей отвечает уклончиво:
