КАБО ИЗ ЛОНШЕ
Кабо из Лонше выводил прижиганием бородавки. Бородавки бывают двух видов: темные и белесые или шалые. Этот самый Кабо разъезжал по ярмаркам, продавая и покупая золото и серебро. Устроится где- нибудь в подворотне, в какой-нибудь таверне, близ закусочной, где подают осьминогов, достанет из потайного кармана пробирный камень и пузырек царской водки и давай зазывать покупателей на крик. Еще торговал он часами и очками.
— Лонше, это где? — спрашивал я его.
— Поди знай! Уже деда моего звали Кабо из Лонше.
Дед был знаменитым ювелиром. По рассказам внука, изготовлял для сеньор из Луго вещицы тончайшей работы. Был очень терпелив и забывал про еду и про сон, лишь бы сотворить нечто изящное. По многу дней просиживал над какой-нибудь брошью либо парой серег. У одной дамы из семейства Гайозо, там же, в Луго, была оторвана мочка уха. Кабо из Лонше, дед нынешнего, сделал для нее сережки — чудо что за филигрань и каменья — и, подобрав подходящий по цвету коралл, надставил одну так, чтобы скрыть увечье. Для тогдашнего епископа Мондоньедского, для дона Понсиано де Арсиньеги, сделал золотые пряжки к туфлям и на каждой вычеканил латинские изречения, сто семь букв в общей сложности. Без лупы не прочесть. Готические были буквы, он выучился им в Леоне у одного немца, немец был хромой, и звали его дон Адольфито. Этот дон Адольфито еще на самого Наполеона работал.
— И на его жену, когда они в Парге были.
— Да не в Парге, — поправил я, — в Парме, город есть такой в Италии.
— А вот мой отец говорил, в Парге. Ведь у нас здесь тоже побывали французы!
Кабо из Лонше был среднего роста, толстый и краснолицый, глаза живые, черные, большой рот не закрывался: говорил Кабо без умолку и очень громко. Зато кисти рук у него были изящные и двигались красиво, когда он нахваливал и демонстрировал перстень или четки.
— Это все ваши собственные изделия? — спросил я как-то.
— Где уж мне! Я живчик, мне на месте не сидится. Мое дело — торговать и бородавки выводить.
Торговля у него шла отменно, тем более что он украшал сей процесс афоризмами и прибаутками и смачивал винцом. Ссылался на отца и на деда и требовал, чтобы ему оказывалось доверие, каковое тот и другой заслужили за сто лет, что кочевали по здешним ярмаркам. Была у него мексиканская золотая монета, очень большая, другой такой я и не видывал. Когда дело шло туго, он показывал монету.
— Сколько такая стоит? — орал. — Неужто меньше двух унций? Так вот, пускай останется здесь в виде залога. Ежели не выполню обязательств, забирайте!
И лизнет монету раза два-три.
— Найдется здесь честный человек, чтоб хранил ее у себя три месяца, полгода, год?
В аптеке моего отца он покупал ляпис, чтобы выводить бородавки. До двадцать пятого года брал по реалу, но после кончины Перрона из Браньи стал брать по два реала за сеанс. Приказывал пациенту разуться, некоторым после прижигания прописывал слабительное. Взяли его было на цугундер за то, что якобы делал аборт кому-то в Мейре, но оказалось, поклеп это, и его выпустили.
— Слово даю, сеньор Кункейро, этим заниматься — ни в коем разе! Другое дело — продать пилюли, чтоб девчонка не забеременела, от этого никому никакого вреда.
— А что за пилюли?
— Не секрет. Лавровое семя и сахар. И малость аспирина подмешиваю. Ясно, самое милое дело было бы превратить их всех в пулярдок!
Он вынул из нагрудного кармана мексиканскую монету, подбросил, подхватил на лету и снова спрятал.
— Моя-то молодка яловая оказалась. Одна бабенка из Гойриса ей говорит: «Сразу видно, что ты лекарева молодка, — деток-то у тебя нет!»
ХМЫРЬ ИЗ ВИЛАМОРА
Про Хмыря из Виламора я слышал от деда одного моего соученика; был он часовых дел мастером и обладателем музыкальной шкатулки, которую я век бы слушал.
— В Виламоре, — рассказывал часовщик, — было два даровитых человека: Берет, который за один день выучился читать, и Хмырь, который драл зубы без боли.
Попросил я рассказать про Хмыря и узнал, что был он высоченный, дородный, длиннобородый и носил широкую черную блузу, какие носят марагаты[14]. Ходил по ярмаркам и выдирал зубы. Приходил на ярмарку, становился на ящик, вешал себе на шею длинное ожерелье из выдранных им зубов и, дабы завлечь пациентов, рассказывал про самые выдающиеся образчики:
— Вот коренной сеньора священника из Абральдеса. Немало пожевал на своем веку! Вот зубок доньи Рамониты Вердес. А видите этот, с тремя корнями? Шляпника из Мондоньедо…
Не знаю, каким образом удавалось ему рвать без боли. Как-то раз мой двоюродный дед, дон Сершио Мойрон, рассказал, что он знал Хмыря.
— С ним у нас в доме приключилась презабавная история!
А состояла презабавная история в том, что у одной из моих тетушек — ее звали Элиза, очень хорошенькая была девица и деликатного сложения, умерла в Пантикосе[15] от чахотки — разболелся зуб, того и гляди флюс начнется. Случилось это в субботу, в Родригас-де- Риоторто был как раз базарный день, и Хмырь занимался своим делом, вот и отправились за ним, чтобы пришел и вырвал тетушке зуб. Бедняжка Элиза полулежала в шезлонге в гостиной с балконом в нашем особняке и хныкала; и тут вошел Хмырь. Когда тетушка увидела этого великана в черной блузе, с ожерельем из зубов на шее и с инструментами в руках, хлопнулась в обморок, бедняжечка. Хмырь громко расхохотался, повернулся к моему прадеду, нотариусу Мойрону де Бретонья, земля ему пухом, ткнул его щипцами в брюхо и высказался следующим образом — великосветски и остроумно:
— Ха-ха-ха! Все эти сеньориты — шлюшки слабонервные!
Вот и все, что известно мне про Хмыря из Виламора.
Примечания
1
Perron — большой пес
2
Самарра — верхняя одежда крестьян из Галисии, распространена также в Португалии, суконная или овчинная, обычно с одной или несколькими пелеринами.
3
