– О, только не ее. Она такая добрая. Такая хорошая. Она не должна умереть.
– Она одна из последних моих шлюх. Я играл с ней, как и со всеми остальными.
Он все больше возбуждался. Глядя на нож в своей руке, он облизнул губы.
– Все твои женщины всегда бросали тебя, – сказала Мэри.
– Или я бросал их.
– Почему ты не мог удержать ни одну?
– Секс, – сказал он. – Нежность утомляет. Они все хотели, чтобы я был с ними нежным. Я могу выдержать это несколько недель или месяцев.
– Что ты хочешь сказать?
– Мне нравится грубый секс. – Голос его зазвенел. – Чем грубее, тем лучшее. После какого-то времени когда новизна тела... новая девочка... начинали наскучивать мне, единственный способ, с помощью которого я получал удовольствие, – это когда я делал им больно. А потом бросал их... и еще одна вещь.
– Какая вещь? – спросила она.
– Они не позволяли мне пить их кровь.
Она, шокированная, уставилась на него.
– И тогда, и сейчас мне нравилось заниматься любовью... и пить их кровь.
– Ты ранил их?
– Нет, нет. Менструальную кровь.
В шоке она закрыла глаза.
Она услышала его движение.
И открыла глаза вновь!
Он сделал два коротких шага и находился от нее на расстоянии лезвия ножа.
Макс скатился с окна на дорожку, которая вела к башне. Это короткое падание показалось ему двадцатимильным. Упав, он почувствовал, как волна боли заполняет его целиком. Затем он подумал о Мэри и о том, что любовь придает физические силы. Каким-то образом он преодолел боль и поднялся на ноги.
Пистолет был все еще в его левой руке. Он показался ему страшно тяжелым. Он пробовал бросить его, но сил у него не было даже на бросок. Пальцы сжались, как парализованные.
Он поглядел на украшенные яхты и подумал, как они красивы. Потихоньку он продвигался по набережной. Каждый последующий шаг давался ему с гораздо большим трудом, чем предыдущий. Каждый преодоленный ярд был победой.
Со всех сторон пульсировала ночь, пульсировала, как сердечная мышца.
Он повернул за угол павильона и увидел, что не более чем в ста футах стояли двое мужчин с фонариками в руках.
Лоу и кто еще?
Он попытался крикнуть.
У него не было голоса.
Казалось, глаза Алана горят каким-то внутренним светом. Они были голубые, такие, как у нее, но какие-то жестоко-голубые. Глаза, как лезвие ножа, который был в его руке – острые, холодные, мертвые.
– Сколько людей ты убил?
Он не ответил.
Он поднял свою левую руку.
Вся трепеща, она сказала:
– Ты убил больше, чем тридцать пять. Правда?
– Откуда ты знаешь?
– Если ты убил так много за все эти годы, почему у меня никогда не было видения?
– Тебя просили работать по некоторым из моих преступлений, – сказал Алан, – но ты отказалась. Я советовал тебе отказаться от всех тех дел, и ты слушалась меня. Я думал, ты подозреваешь, в чем дело, но ты прятала это от себя.
– Ты пытался убить меня, когда мне было шесть лет. Зачем ты ждал еще двадцать четыре года, чтобы повторить попытку?
– На самом деле, я попытался вновь сделать это через несколько месяцев после того, как тебя выписали из больницы. Я понимал, что мне надо выждать время, чтобы избежать подозрений. А потом я собирался устроить автомобильную катастрофу. Но потом я остановился на том, чтобы бросить тебя в бассейн.
– А почему ты не сделал этого?
– В это время ты стала проявлять эти свои способности. Мне было интересно, что будет с тобой потом.
