Честолюбие Тины сыграло определенную роль в разрушении их семьи. Точнее, не столько само честолюбие, а отношение к нему Майкла. Его более чем устраивала работа за столом для блек-дже- ка. Жалованья и чаевых вполне хватало на жизнь. И он не собирался ничего менять. Но Тина не хотела просто плыть по течению, а Майклу не нравилось то упорство, с которым она штурмовала все новые высоты: балерина, костюмер, хореограф, режиссер и, наконец, продюсер. Но она никогда не пренебрегала семейными обязанностями, не забывала его и Дэнни. Дала себе зарок, что никто из них не почувствует, что его роль в ее жизни уменьшилась или сошла на нет. Дэнни все прекрасно понимал. А вот Майкл не смог понять или не захотел.
И постепенно его неудовольствие трансформировалось в черную ревность к малейшему ее успеху. Она пыталась разбудить в нем честолюбие, побуждала сделать карьеру, из простого крупье стать пит- боссом, менеджером зала, но ему совершенно не хотелось подниматься по этой лестнице. Он все сильнее отдалялся от нее. Наконец начал встречаться с другими женщинами. Удержать его она могла только одним способом — отказаться от собственной карьеры, а пойти на это она не хотела.
Со временем Майкл ясно дал ей понять, что он и не любил настоящую Кристину. Прямо об этом не сказал, но его поведение говорило красноречивее любых слов. Он обожал балерину, красотку, при виде которой у других мужчин текли слюнки. Ему нравилась зависть, которая читалась во взглядах мужчин, когда она шла рядом с ним. И пока она только танцевала, посвящала жизнь исключительно ему, ходила с ним под ручку и выглядела восхитительно, его все устраивало. Как только она решилась сделать что-то сама, он взбунтовался.
Это открытие тяжелым камнем легло на сердце Тины, и она дала ему свободу, которую он хотел получить.
А теперь он подумал, что она приползла к нему на коленях. Вот почему так улыбался, когда увидел ее у стола для блек-джека, за которым стоял. Вот почему пустил в ход все свое обаяние. Тина не могла не поразиться его столь высокой самооценке.
Он стоял перед ней в белой рубашке, по которой плясали солнечные зайчики, отразившиеся от соседних автомобилей, и улыбался, самодовольно, с чувством собственного превосходства. От этой улыбки Тину бросило в дрожь, словно вышла она не под теплое солнце, а на мороз.
Когда-то, давным-давно, она так сильно его любила. Теперь не могла понять, как и почему вообще обратила на него внимание.
— Майкл, может, ты не слышал, но «Магия» — это хит. Возможно, хит сезона.
— Конечно, — кивнул он. — Я знаю. И рад за тебя. Рад за тебя и меня. Теперь, когда ты доказала все, что только можно доказать, тебе самое время расслабиться.
— Майкл, я и дальше хочу оставаться продюсером. Я не собираюсь…
— Я не жду, что ты отойдешь от дел, — небрежно ответил он.
— Не ждешь, значит?
— Нет, нет. Разумеется, нет. Надо же тебе чем- то занять себя. Теперь я это понимаю. Но раз уж «Магия» будет идти долго и успешно, тебе нет необходимости рвать жилы. Теперь все изменится.
— Майкл… — начала она, собираясь сказать, что на следующий год уже намечена еще одна постановка, что она хочет одновременно заниматься несколькими проектами и думает о Нью-Йорке и Бродвее, где ожидается триумфальное возвращение мюзиклов.
Но он очень ярко представлял себе их совместное светлое будущее и не замечал ее нежелания стать частью его фантазий. Прервал Тину, едва она произнесла его имя.
— У нас получится, Тина. Однажды нам было хорошо, в наши первые годы. Мы их вернем. Мы еще молоды. У нас есть время создать новую семью. Мне всегда хотелось двух мальчиков и двух девочек.
Когда он прервался, чтобы лизнуть мороженое, ей удалось вставить:
— Майкл, ничего такого не будет.
— Что ж, может, ты и права. Может, большая семья — идея не из лучших, учитывая проблемы в экономике и мировые неурядицы. Но уж двоих мы можем себе позволить. И, если повезет, могут родиться мальчик и девочка. Естественно, мы подождем год. Я уверен, с таким шоу, как «Магия», придется поработать и после премьеры. Мы подождем, пока все наладится и шоу не будет отнимать у тебя много времени. А потом сможем…
— Майкл, перестань! — резко оборвала его Тина.
Он дернулся, как будто она ударила его.
— Я не испытываю никакой неудовлетворенности, — отчеканила она. — Я не создана для домашней жизни. Ты не понимаешь меня и теперь, как не понимал при нашем разводе.
Майкл нахмурился.
— Я не выдумывала истории о том, что кто-то проник в мой дом, только для того, чтобы дать тебе возможность сыграть роль защитника слабой, перепуганной женщины. Кто-то действительно побывал в доме. Я пришла к тебе, потому что думала… даже не сомневалась… Ладно, теперь это не имеет значения.
Она повернулась и направилась к двери отеля, из которой они вышли несколькими минутами раньше.
— Подожди! — крикнул Майкл. — Тина, подожди.
Она остановилась, посмотрела на него с презрением и печалью.
Он поспешил к ней.
— Извини. Это моя вина, Тина. Я все испортил. Господи, трещал, как сорока. Не дал тебе сделать все, как ты хотела. Я знал, что ты собиралась сказать, но мне следовало дать тебе высказаться. Я поступил неправильно. Просто… очень волновался, Тина. Вот и все. Мне бы молчать и не мешать тебе говорить. Извини, крошка, — обаятельная улыбка вновь осветила его лицо. — Не сердись на меня, ладно? Мы же хотим одного — общего дома, хорошей семейной жизни. Давай не упустим этого шанса.
Тина гневно глянула на него.
— Да, ты прав, мне нужна семейная жизнь, приносящая радость семейная жизнь. В этом ты прав. Но во всем остальном ты ошибаешься. Я не хочу быть продюсером только для того, чтобы не сидеть без дела. Это глупо, Майкл! Такое шоу, как «Магия», промежду прочим не поставить. Постановка такого шоу — тяжелая работа, выматывающая как духовно, так и физически, но я наслаждалась каждой отданной этой постановке минутой! И если позволит Бог, я буду ставить новые и новые шоу. Все более и более сложные, в сравнении с какими «Магия» покажется детским лепетом. Возможно, со временем я еще стану матерью. И я буду чертовски хорошей матерью. Хорошей матерью и хорошим продюсером. У меня хватит ума и таланта и на первое, и на второе. И я, конечно, способна на гораздо большее, чем развлекать тебя и готовить тебе обед!
— Подожди, подожди, — он начал заводиться. — Подожди. Ты не…
Она его прервала. Долгие годы носила в себе боль и горечь. Никогда не выплескивала копившуюся в ней черную злость: сначала хотела спрятать ее от Дэнни, а потом боялась, что он разозлится на отца. А после смерти Дэнни подавляла свои чувства, зная, что Майкл искренне переживает утрату сына, вот и не считала возможным касаться их прежних отношений. Но теперь часть этой злости вырвалась наружу.
— Ты ошибся, думая, что я приползла к тебе на коленях. С какой стати? Что ты можешь дать мне такого, чего я не найду в любом другом месте? Да ты и не из тех, кто дает, Майкл. Ты отрываешь что- либо от себя, если знаешь, что получишь вдвойне. Брать — это у тебя в крови. И прежде чем ты снова заговоришь о желании иметь большую семью, позволь напомнить, что нашу семью разрушила не я. Не я прыгала из постели в постель.
— Нет, подожди…
— Это ты начал трахать все, что дышало, а потом похвалялся передо мной своими интрижками, чтобы причинить мне боль. Это ты не приходил домой по вечерам. Это ты уезжал на уик-энды со своими девками. И эти уик-энды, которые ты проводил то с одной, то с другой, рвали мне сердце. Ты на это и рассчитывал, к этому стремился. Но ты хоть раз задумывался, а как твои частые отлучки влияли на Дэнни? Если ты так любил семейную жизнь, почему ты не проводил уик-энды со своим сыном?
Кровь бросилась ему в лицо, в глазах появилась знакомая злоба.
— Значит, я не из тех, кто что-то дает? Тогда кто дал тебе дом, в котором ты живешь? А? Кому пришлось переехать в квартиру, когда мы решили жить отдельно, и кто остался в доме?
