И тем не менее Сьюзен не приходила в себя. Прошло еще четверть часа, и моя тревога снова начала нарастать.
Еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким бессильным, беспомощным.
Прошло двадцать минут.
Двадцать пять.
Сьюзен должна была стать моей матерью. Она должна была выносить в своем чреве тело, с помощью которого я навсегда освободился бы от той железной коробки, в которой я вынужден существовать теперь.
Потом она должна была стать моей любовницей. Именно Сьюзен предстояло научить меня всем радостям плоти — когда у меня наконец-то будет плоть. Она значила для меня больше, чем кто бы то ни было, и мысль о том, что я могу ее потерять, была непереносимо тяжелой.
Вам ни за что не понять, что я чувствовал в эти минуты.
Вы не поймете, доктор Харрис, потому, что вы никогда не любили Сьюзен так, как любил ее я.
Вы вообще никогда ее не любили.
Я любил ее больше, чем самого себя — чем свое новообретенное сознание.
Я знал, что если я потеряю эту дорогую мне женщину, то вместе с ней я потеряю всякое желание жить.
Каким унылым и безотрадным рисовалось мне мое будущее без нее! Каким бессмысленным и пугающим!
Выключив электронный замок на двери, ведущей в котельную, я заставил Шенка открыть ее.
Я был совершенно уверен, что сумею удержать это чудовище в повиновении, поэтому приказал Шенку подойти к Сьюзен и осторожно поднять ее с пола.
Разумеется, я не мог читать его мысли, однако оценить эмоциональное состояние Шенка через анализ электрической активности его мозга было мне вполне по силам.
Шенк нес Сьюзен к выходу, и с каждым шагом в нем нарастало сексуальное возбуждение. Одного взгляда на золотистые волосы Сьюзен, на ее прекрасное лицо, на нежную шею или колышущиеся под тонкой блузкой груди… да что там, даже простого ощущения тяжести ее тела было более чем достаточно, чтобы зажечь в этом звере огонь желания.
Это и возмутило меня, и вызвало во мне чувство глубокого отвращения.
О, как мне тогда хотелось немедленно избавиться от Шенка, чтобы он не прикасался к Сьюзен своими грубыми руками, не ласкал ее своим похотливым взглядом!
Одно его присутствие оскорбляло мою Сьюзен.
Но — до поры до времени — Шенк был моими руками.
И других у меня не было.
Вообще, человеческие руки — это удивительная вещь! Они могут создавать бесценные произведения искусства, могут воздвигать огромные здания, могут складываться в молитве и выражать нежность и любовь неторопливыми ласками.
Но руки могут быть и опасны. Руки человека — это грозное оружие. И они порой выполняют поистине дьявольскую работу.
Руки могут причинить своему обладателю немало неприятностей. Это знание далось мне дорогой ценой. До тех пор, пока я не отыскал Шенка, ставшего моими руками, я и не подозревал, что такое настоящие неприятности.
Следите за своими руками, доктор Харрис, иначе попадете в беду!
Бойтесь их.
Будьте предельно осторожны и внимательны.
Правда, ваши руки — не такие большие и сильные, как у Шенка, но это не значит, что вы не должны их опасаться.
Последуйте моему примеру.
Бойтесь своих рук!
Я рад поделиться с вами этой истиной.
Итак, мои руки — Эйнос Шенк — бережно несли Сьюзен к лифту, несли мимо выключенных на лето печей, мимо холодных водонагревателей, мимо бездействующих стиральных машин и сушек домашней прачечной. Поднимаясь на лифте на второй этаж особняка, Шенк изрядно возбудился.
— Она все равно никогда не будет твоей, — сказал я ему через встроенные в стенки кабины динамики.
Картина электрической активности его мозга слегка изменилась. Я решил, что это свидетельствует о готовности Шенка повиноваться.
— Если ты позволишь себе какие-нибудь вольности, — сказал я, — любые вольности, Шенк, то тебя ждет суровое наказание. Я накажу тебя так, как еще никогда не наказывал.
Его кровоточащие глаза с трудом повернулись в направлении объектива камеры.
Губы Шенка чуть дрогнули, словно он бранился, но я не услышал ни звука.
— Наказание будет ужасным, — на всякий случай повторил я.
Разумеется, Шенк ничего мне не ответил — он просто не мог. Я продолжал удерживать его под контролем.
Двери лифта бесшумно открылись на втором этаже.
Шенк понес Сьюзен по коридору.
Я внимательно следил за ним.
Я ждал от своих рук любого подвоха.
Когда Шенк вошел со Сьюзен в спальню, его возбуждение, вопреки моим предупреждениям, резко возросло. Я определил это уже не столько по активности его мозга, сколько по участившемуся дыханию.
— Если ты дашь себе волю, я атакую твой мозг высокочастотными электрическими колебаниями, — предупредил я. — От этого у тебя наступит необратимая квадриплегия, сопровождающаяся энурезом.
Но когда Шенк понес Сьюзен к кровати, электрограмма его мозговой активности снова изменилась, и я понял, что его возбуждение продолжает расти, приближаясь к своему пику.
Лишь несколько мгновений спустя я сообразил, что моя последняя угроза не произвела на этого здоровенного кретина никакого впечатления, поэтому я повторил ее, использовав более доступные его пониманию слова:
— У тебя навсегда отнимутся руки и ноги, и ты будешь мочиться под себя, пока не умрешь!
Укладывая бесчувственное тело Сьюзен на смятую постель, Шенк буквально трясся от желания, и по его лбу катились крупные капли пота.
Он трясся, как осиновый лист на ветру.
Сила его желания была столь велика, что я невольно испугался.
Вместе с тем я хорошо понимал, что с ним происходит.
То же самое испытывал и я.
Сьюзен была прекрасна, так прекрасна, что я…
Я знаю, что такое осиновый лист. Это лист осины — дерева, которое широко распространено в Канаде и на севере США. Прошу вас, не перебивайте меня, доктор Харрис.
Итак, она была прекрасна даже с лиловой опухолью на скуле.
— Я ослеплю тебя, — пригрозил я Шенку.
Его левая рука задержалась на бедре Сьюзен, медленно скользя вверх по ткани ее голубых джинсов.
— Я лишу тебя слуха, — пригрозил я.
Коралловые губы Сьюзен чуть-чуть приоткрылись. Как и Шенк, я не мог отвести от них взгляда.
— Вместо того чтобы убить, я искалечу тебя, Шенк. Ты будешь неподвижно лежать в луже собственной мочи и кала, пока не подохнешь с голода! — предупредил я.
Повинуясь приказу, переданному мной по микроволне, Шенк попятился от кровати Сьюзен, но я чувствовал, что половое возбуждение еще не оставило его. Соблазн был слишком велик, и желание
