— Если ты только посмеешь прикоснуться к ней без моего приказа, — предупредил я, — я вышибу тебе мозги.
Разумеется, я мог привести свою угрозу в исполнение и без всякого пистолета. Для этого достаточно было только атаковать его серое вещество мощным потоком микроволнового излучения, чтобы вызвать разрушительный резонанс, но Шенк был слишком туп и необразован, чтобы понять это. Другое дело — выстрел из пистолета. Тут ему все было знакомо и предельно понятно.
— Если ты только осмелишься прикоснуться к ее губам или погладить ее по ноге, как ты сделал несколько минут назад, я разнесу твой череп на куски.
Зубы Шенка сомкнулись на вороненой стали ствола. Он сжимал челюсти все крепче и крепче, так что казалось, еще немного — и зубы начнут крошиться.
Я никак не мог ронять, был ли это сознательный акт, попытка выразить таким способом свой протест, или же это было проявлением неконтролируемого страха. Во всяком случае, я ничего не мог прочесть по его налитым кровью глазам.
Свободная рука Шенка, лежащая у него на колене ладонью вверх, сжалась в кулак.
Тогда я стал заталкивать пистолет все глубже в горло Шенка. Сталь омерзительно скрипела по кости, так что если бы у меня были зубы, они бы, наверное, сразу заныли от этого звука. Когда ствол пистолета проник достаточно глубоко, мне пришлось подавить рвотный рефлекс Шенка.
Я заставил его сидеть в таком положении десять минут. Мне казалось, что этого вполне достаточно, чтобы даже такое тупое бревно, как Шенк, задумалось о собственной бренности.
Спустя некоторое время он начал ощущать острую боль в судорожно сжатых мышцах челюсти. Я буквально чувствовал их напряжение, которое электрическим шоком отдавало в затылок и виски Шенка.
Прошло еще десять минут.
Кровавые слезы из глаз Шенка потекли обильнее.
Надеюсь, вы понимаете, что его мучения не доставляли мне ни малейшего удовольствия? Жестокость и насилие глубоко противны моей натуре. Не имеет никакого значения, что в данном случае я имел дело с общественно опасным элементом, с преступником, осужденным на смертную казнь. Я не садист. Напротив, я очень остро чувствую страдания других. Возможно, вы мне не поверите, доктор Харрис, но я был искренне и глубоко огорчен тем, что мне приходится прибегать к таким суровым мерам, чтобы заставить Шенка подчиняться.
Мое огорчение было безмерно.
Наверное, вы просто не в состоянии этого понять, доктор Харрис.
Я пошел на это только ради Сьюзен, ради моей дорогой Сьюзен. Я хотел только защитить ее.
Ради Сьюзен…
Надеюсь, это понятно?
В конце концов, я отметил кое-какие изменения в общей картине электрической активности мозга Шенка. Я истолковал их как проявление покорности и готовности подчиняться.
На всякий случай я заставил Шенка продержать пистолет во рту еще пять минут. Я хотел быть уверен, что он правильно понял урок и надолго его запомнит.
Уроки страха — уроки незабвенные.
Потом я позволил ему положить оружие на стол.
Шенк сидел сгорбясь, плечи его тряслись, а из горла вырывались какие-то жалобные звуки.
— Я рад, что мы в конце концов поняли друг друга, Эйнос, — сказал я ему.
Шенк продолжал сидеть подавшись вперед и закрыв лицо руками.
Бедное, глупое животное.
Я почти пожалел его. Он был настоящим чудовищем, убийцей беззащитных маленьких девочек, но мне стало его жалко.
Я — доброе, милосердное существо.
Это должно быть очевидно каждому.
Колодец моего сострадания глубок.
Фактически он неисчерпаем.
В моем сердце отыщется место даже для таких, как Шенк, хотя он и был настоящим подонком.
Извергом рода человеческого.
Когда он наконец отнял от лица ладони, взгляд его выпученных, залитых кровью глаз был по- прежнему непроницаем.
— Есть хочу, — с трудом проговорил он.
Эти слова прозвучали для меня как униженная просьба.
В последнее время я так загрузил его работой, что за прошедшие сутки Шенк вообще ничего не ел. В качестве поощрения за его готовность сотрудничать, пусть и не выраженную словесно, я разрешил ему открыть ближайший из двух холодильников и взять оттуда все, что ему захочется.
Судя по всему, в базу данных Шенка никогда не было заложено никаких понятий о правилах поведения за столом. Его манеры не выдерживали никакой критики. Откровенно говоря, он вел себя как свинья. Он не резал ветчину, а рвал ее руками на куски. Точно так же Шенк поступил с полуфунтовым куском сыра, от которого он принялся откусывать прямо зубами, роняя крошки на пол и на колени.
Ветчину и сыр он запил двумя бутылками «Короны». Как и следовало ожидать, пиво пролилось, и его щетинистый подбородок заблестел от влаги, а на майке появилось свежее мокрое пятно.
Наверху моя принцесса все так же мирно спала в своей постельке.
Внизу жадный, глупый, горбатый тролль, чавкая, поглощал свой обед.
Весь остальной замок был тих и пуст в этот серый предрассветный час.
Глава 15
Когда Шенк закончил есть, я заставил его прибрать за собой, поскольку он изрядно насвинячил.
Я — аккуратное существо.
Потом ему понадобилось в туалет.
Я разрешил.
Когда он закончил, я приказал ему вымыть руки. Дважды. И с мылом.
Только теперь, после того как мой подопечный был должным образом наказан за свое дерзкое непослушание и попытку мятежа — и щедро вознагражден за скорую капитуляцию, — я решил, что могу снова допустить его в спальню Сьюзен, не опасаясь за мое единственное сокровище. Да и то ненадолго. Шенк должен был крепко привязать Сьюзен к кровати.
Вы спрашиваете, зачем мне это понадобилось? Должно быть, вы невнимательно читали мои ответы.
События развивались слишком быстро и не совсем так, как я рассчитывал. В результате я оказался перед дилеммой: мне нужно было отправить Шенка в город, чтобы он добыл кое-что из необходимого оборудования и заменил разбитый Сьюзен электрокардиограф. Кроме того, он должен был закончить кое- какие работы по монтажу оборудования в подвале. На время его отсутствия Сьюзен оставалась фактически без всякого надзора, поскольку без Шенка я все равно не смог бы помешать ей покончить с собой.
А вероятность того, что она приведет свою угрозу в исполнение, была весьма велика. Я не мог рисковать.
Решение связать Сьюзен было продиктовано необходимостью, а не моим желанием или капризом.
Ах вот о чем вы подумали!..
Вы ошиблись, доктор Харрис.
Я не извращенец. Цепи, веревки, хлысты нисколько меня не возбуждают.
Не надо приписывать мне собственные желания, доктор Харрис.
Я знаю, что говорю, — феномен сей давно описан в психиатрии. Многие психически больные люди
