Потолок и пол клетки — лотки с низкими стенками. Стенки — рамы со вваренными в них вертикальными прутьями. Рамы соединены болтами со стенками нижнего и потолочного лотков. Каждая рама держится на четырех болтах: по два снизу и сверху.
Теперь Тайна смотрит на Загадочного, Загадочный — на Тайну, без единого слова они приходят к соглашению, выбирают раму и начинают.
Зажав пальцами инструмент, Тайна просовывает руку между прутьями решетки и изгибает в запястье так, чтобы закругленный конец лезвия встал в прорезь, выполненную в круглой головке болта.
В клетке Загадочный большим и указательным пальцами сжимает квадратную гайку, в которую вкручен болт. Его маленькие черные кисти очень сильные, а им требуется сила, чтобы удержать гайку на месте, когда Тайна начинает поворачивать болт.
Вращающийся болт, неподвижная гайка, витки резьбы, движущиеся по виткам, то и дело раздается скрежет, но очень тихий, практически бесшумный, и мужчина, который стоит на посту у палатки, ничего не слышит.
На последних витках Тайна, отложив лезвие, вращает болт пальцами, чтобы он, разъединившись с гайкой, не упал и не застучал по платформе, на которой стоит клетка.
Болт разъединяется с гайкой, и первая четверть пути к свободе пройдена.
Торопливо, но без излишней суеты они переходят ко второму болту, который начинает поворачиваться. Спокойствие Тайны и Загадочного — следствие их состояния, уникальности положения. Она опирается (он опирается) на высочайший уровень знания, превосходящий все, чему можно научиться, и они знают — все идет от хорошего к лучшему.
И теперь свобода завоевана уже наполовину.
Вскоре после семи вечера Грейди и Камми инспектировали содержимое холодильника и морозильной камеры, чтобы определиться с обедом: салаты и замороженная пицца, или салаты и замороженные макароны, или салаты и замороженное тушеное мясо, или просто пиво и чипсы.
Обычно Мерлин расположился бы у дверцы холодильника, неравнодушный к дискуссии, в надежде определить, остатки какого блюда, которые обязательно перепадут ему после обеда, будут самыми вкусными. Но сейчас он бродил по комнате, нюхал то одно, то другое, и Грейди не сомневался, что он вновь и вновь оживляет для себя запахи, оставленные Загадочным и Тайной.
Когда чаша весов начала склоняться в пользу сандвичей с сыром, салата из шинкованной капусты и замороженного картофеля фри, в дверь постучали. Чтобы хоть как-то отгородиться от агентов министерства, Камми и Грейди не стали поднимать жалюзи ни на окнах, ни на стеклянной двери, которые Пол Джардин опустил, перед тем как провести их допросы на полиграфе.
Открывая дверь, Грейди предполагал, что увидит очередного агента, вопрос которого вызовет у него неодолимое желание врезать ему в челюсть, но личность гостя крайне удивила его.
— Доктор Вулси. Заходите, заходите. Что привело вас сюда?
— Забота о судьбах нации, — с лукавой улыбкой ответил Ламар Вулси. Закрыл за собой дверь, кивнул Камми: — Доктор Райверс, я Ламар Вулси, но, пожалуйста, называйте меня Ламар.
— Он отец Марка Пиппа, — пояснил Грейди.
— Приемный отец, — поправил его Ламар. — Мистер Пипп умер, когда Марку было три года. Я женился на Эстель, матери мальчика, когда ему исполнилось семь, а уж потом занимался его воспитанием.
— Приятно с вами познакомиться, Ламар. Грейди так высоко отзывается о вашем сыне.
— У него было большое сердце. Не проходит и дня, чтобы я не думал о нем.
— Вы входите в кризисную команду, — Грейди перевел разговор в другую плоскость.
— Не ставь мне это в упрек, сынок. Министерство национальной безопасности делает нужную и важную работу. Просто это не тот случай.
Мерлин встал перед Ламаром, пристально посмотрел на него, прежде чем улыбнуться и завилять хвостом.
Ламар отодвинул от стола стул, сел, принялся почесывать голову волкодава.
— Этот красавец может разом перегрызть горло собаке Баскервилей.
Грейди встречался с Ламаром лишь однажды, одиннадцатью годами раньше, когда, находясь в Соединенных Штатах в перерыве между зарубежными поездками, на неделю приезжал к Марку домой.
— А каково ваше участие в подобных делах? — спросил Грейди.
— Ничего подобного никогда не было. Раньше в кризисной ситуации мне выпадали две роли. Вероятностный анализ — оценка эффективности того или иного ответа на очередной шаг террористов. Сработает ли задуманное, как хотелось, сработает ли вообще или только приведет к обострению ситуации. И выявление некоего порядка в очевидном хаосе.
Камми взяла стул. Поставила его позади Мерлина, чтобы сесть лицом к математику.
— Вы говорите, что ничего подобного никогда не было. Мы с Грейди это поняли, как только впервые увидели Загадочного и Тайну. Но что это, Ламар? Что происходит?
— Конец одного и начало другого.
— Ламар — математик и физик, но он может выражать свои мысли весьма туманно, — предупредил Грейди.
— Когда ученый говорит вам, что «наукой окончательно установлено» в отношении чего бы то ни было, он перестает быть ученым и становится проповедником того или иного культа. Вся история науки свидетельствует о том, что нет ничего установленного. Новые открытия делаются постоянно, и они ниспровергают прежние истины.
— Разве это не очевидно? — спросила Камми.
— Большинство людей склонны верить, что современные им научные теории — правильные, и ученым остается только разработка удивительных новых технологий на основе абсолютного понимания законов природы и механизма их действия. Даже многие ученые оказываются в плену иллюзии, считают, что живут в эру, когда уже открыто все и вся. Они становятся такими ярыми приверженцами этой иллюзии, что всеми силами защищают ее от новых открытий, которые, конечно же, необратимо ее разрушают.
Волкодав, которого теперь почесывали и Ламар, и Камми, вздохнул, выражая полнейшую удовлетворенность, но в контексте разговора он словно осудил ученых, о которых говорил Ламар.
— Теория Аристотеля о том, что Вселенная не возникла в результате исключительного события, а существовала всегда, определяла научное мышление в течение двадцати трех веков. Но в начале 1950-х мы открыли, что Вселенная расширяется под воздействием энергии Большого взрыва, который ее и создал. И то, что мы знали в течение двадцати трех веков, оказалось неправильным. Даже в конце девятнадцатого столетия люди верили, что живые организмы могут спонтанно возникать из инертной материи… насекомые, к примеру, из гниющих овощей или навоза. Как нелепо теперь это звучит. И многое из того, во что мы верим теперь, будет звучать столь же нелепо через сто или двести лет.
— Если Загадочный и Тайна символизируют конец одного и начало другого, тогда что заканчивается? — спросил Грейди.
— Дарвиновская эволюция.
— Но она доказана. Окаменелостями.
— Это не доказательство, — покачал головой Ламар. — Дарвин это знал. Он, правда, видел причину в том, что палеонтологи еще не заглянули в нужные места. И предсказывал, что через сотню лет они найдут тысячи представителей видов, развитие которых оказалось тупиковым, потому что природа пошла другим путем. Сто пятьдесят лет спустя не найден ни один.
Когда Грейди пододвинул стул и, сев сбоку от Мерлина, включился в игру, поглаживая широкую спину, Камми попыталась возразить:
— Но саму эволюцию, виды, приспосабливающиеся к окружающей среде, изменяющиеся во времени… уж в некоторых случаях окаменелости это точно подтверждают. С той же лошадью, с китом.
Ламар покачал головой:
— Нам говорят — вот окаменелости, показывающие лошадь на разных этапах эволюции. Но связь
