дурными новостями.
— Я не знала, что они сумели связаться с вами. Вы очень быстро добрались сюда, дорогая, буквально за десять минут.
Со звонка Неллы Ломбарди прошло как минимум двадцать.
— Где Фими?
— Быстрее. — Монахиня повела её по коридору к лифтам.
— Что случилось?
— Очередной гипертонический криз, — ответила монахиня, когда они уже спускались на этаж, где располагались операционные. — Несмотря на лекарства, у бедняжки резко подскочило давление. У неё начались экламптические судороги.
— О господи!
— Сейчас она в операционной. Кесарево сечение.
Целестина ожидала, что её отведут в комнату ожидания, но вместо этого монахиня открыла дверь предоперационной.
— Я — сестра Джозефина. — Она сняла сумочку с плеча Целестины. — Сумочка останется у меня. — Она помогла девушке снять кожаный пиджак.
Появилась медицинская сестра в зелёном хирургическом костюме.
— Подтяните рукава свитера и как следует намыльте руки до локтей. Мыла не жалейте. Я скажу, когда хватит.
Медсестра сунула в правую руку Целестины кусок мыла. Монахиня включила воду.
— К счастью, доктор Липскомб был в больнице, когда это произошло. Только что принял очень сложные роды. Он — специалист экстра-класса.
— Как Фими? — спросила Целестина, яростно намыливая руки.
— Доктор Липскомб принял младенца десять минут тому назад. Плацента ещё не удалена, — сообщила ей медсестра.
— Младенец маленький, но здоровенький. Никаких пороков развития, — добавила монахиня.
Целестина спрашивала о Фими, а ей говорили о младенце, поэтому её тревога только возросла.
— Достаточно, — сказала медсестра, и монахиня, протянув руку, закрыла кран.
Целестина отступила от раковины, подняла руки, совсем как хирурги в фильмах, и у неё возникло острое ощущение, что она дома, в постели, а происходящее ей только снится.
Потом медсестра надела на Целестину хирургический халат, завязала пояс на спине. Монахиня присела и надела на уличные туфли Целестины пластиковые бахилы.
Этот неординарный и срочный визит в операционную, святая святых, лучше всяких слов говорил о состоянии Фими.
К халату и бахилам добавились хирургическая маска и шапочка, под которую медсестра забрала волосы Целестины.
— Сюда.
Из предоперационной они вышли в короткий коридор. Бахилы поскрипывали по виниловым плиткам пола.
Медсестра открыла дверь, пропустила Целестину вперёд, но не последовала за ней в операционную.
Сердце Целестины билось так сильно, что от его ударов вибрировали все кости. Колени подгибались, ноги отказывались ей служить. Она даже испугалась, что сейчас упадёт.
Хирургическая бригада, словно в молитве, склонилась над операционным столом, на котором лежала Фими. Белые простыни пятнала кровь.
Целестина сказала себе, что не дело бояться крови. При родах без неё не обойтись. Кровь в подобных ситуациях — обычное дело.
Младенца она не увидела. В одном углу коренастая, толстая медсестра что-то делала на другом столе, практически закрывая его своим телом. Вроде бы кого-то пеленала. Скорее всего младенца.
Ненависть к нему вспыхнула в Целестине с такой силой, что она почувствовала горечь во рту. Пусть и без пороков развития, ребёнок всё равно был монстром. Проклятием насильника. Здоровеньким, но здоровеньким за счёт Фими.
Несмотря на то что операция продолжалась, высокая медсестра отступила на шаг и взмахом руки подозвала Целестину к столу.
Она подошла, наконец-то увидела Фими, живую… но столь разительно изменившуюся, что у Целестины прихватило сердце, будто грудная клетка внезапно съёжилась, обжав его рёбрами.
Лицо Фими перекосило, словно сила тяжести воздействовало на одну половину куда сильнее, чем на другую. Левое веко стянуло на глаз. Левый уголок рта опустился. Из него тянулась струйка слюны. Глаза блуждали, обезумевшие от страха, похоже, уже не могли сфокусироваться.
— Внутримозговое кровоизлияние, — объяснил хирург, скорее всего доктор Липскомб.
Чтобы удержаться на ногах, Целестине пришлось одной рукой опереться об операционный стол. Нестерпимо яркий свет резал глаза, воздух так пропитался запахами антисептика и крови, что каждый вдох давался с трудом.
Фими повернула голову, и её глаза разом перестали блуждать. Она встретилась взглядом с сестрой и, должно быть, в первый раз поняла, где находится.
Попыталась поднять правую руку, но она не шевельнулась, никак не отреагировала, так что Фими потянулась к сестре левой рукой. Целестина схватила её, сжала.
Девушка заговорила, но язык и губы не желали слушаться, вместо слов с них срывались бессвязные звуки. Блестящее от пота лицо ещё больше перекосилось, Фими закрыла глаза, напряглась и попыталась снова. На этот раз ей удалось произнести одно, но понятное слово: «Ребёнок».
— У неё только нарушение речи, — вставил хирург. — Говорить она не может, но всё понимает.
Толстая медсестра, с младенцем в руках, возникла у операционного стола рядом с Целестиной. Та в отвращении отпрянула. Сестра повернула новорождённого так, чтобы мать могла увидеть его лицо.
Фими коротко глянула на младенца, вновь нашла взглядом глаза Целестины. Опять внятно произнесла одно слово: «Ангел».
То был не ангел.
Разве что ангел смерти.
Да, конечно, ни рогов, ни копыт у младенца не было. Крошечные ручки и ножки, как у любого новорождённого. Отцом его был не демон — человек. И зло, которое являл собой отец, никак не проступало на крохотном личике.
Тем не менее Целестина не хотела иметь с младенцем ничего общего, не могла понять, почему Фими назвала его ангелом.
— Ангел, — повторила Фими, ища в глазах сестры знак понимания.
— Нельзя тебе так напрягаться, милая.
—
— Ты хочешь, чтобы ребёнка назвали Ангел?
Девушка попыталась ответить:
Целестина решила, что у Фими нарушилась не только речь, но и связь с реальностью. Она не могла давать имя ребёнку, предназначенному для усыновления.
— Ангел, — из последних сил повторила Фими.
Ангел. Чуть менее экзотичный синоним её имён. Ангел Серафимы. Ангел ангела.
— Хорошо, — кивнула Целестина. — Да, конечно, — она понимала, что не время сейчас спорить с Фими. — Ангел. Ангел Уайт. А теперь успокойся, расслабься, тебе нельзя перенапрягаться.
— Ангел.
— Да, да.
Толстая медсестра унесла младенца, пальцы Фими на руке сестры чуть разжались, а вот лицо вновь напряглось.
