Логово

Убийство действовало на него умиротворяюще. Огромное внутреннее напряжение мгновенно снималось первым же наносимым им смертельным ударом. Но гораздо важнее было то, что каждое убийство он рассматривал как бунт против всего, что считалось священным: против заповедей, законов, кодексов и раздражающих своей манерностью и вымученностью правил хорошего тона, используемых людьми для поддержания выдумки, что жизнь – это бесценный дар, что она наделена глубоким смыслом. Жизнь – дешевка и бессмыслица. Значимы только сиюминутные ощущения и быстрое удовлетворение всех желаний, что по-настоящему могли понять только сильные и истинно свободные. После каждого убийства Вассаго ощущал себя свободным как ветер и могущественнее любой стальной машины.

До одного особого, восхитительного вечера на двенадцатом году его жизни он был одним из порабощенной массы, руководствовавшейся в жизни законами так называемого цивилизованного мира, хотя лично ему они казались бессмысленными. Он притворялся, что любит мать, отца, сестру и огромное количество родственников, хотя питал к ним не больше чувств, чем к случайно встреченным на улице прохожим. В детстве, когда уже достаточно подрос, чтобы задумываться о таких вещах, он считал, что с ним не все в порядке, что в его характере отсутствует какое-то очень важное свойство. Прислушиваясь к себе в те моменты, когда притворно уверял кого-нибудь в своей любви, используя тактику и стратегию лжепривязанности и бесстыдной лести, он поражался, насколько убедительным казался для других, так как сам без труда улавливал в своем голосе нотки неискренности, в жестах и выражении лица – чистейший обман, а в каждой своей любящей улыбке, которой одаривал близкого человека, видел ее двуличие и фальшь. Но в один прекрасный день неожиданно для себя он услышал фальшь и в их голосах и увидел ее в их лицах и понял, что и они никогда никого не любили и не питали тех возвышенных чувств, к которым должен стремиться каждый цивилизованный человек, – самоотверженности, смелости, набожности, скромности и всего остального из этого идиотского катехизиса. И они вели двуличную игру. Позже он пришел к убеждению, что большинство из них, даже среди взрослых, не обладают его проницательностью и не сознают, что другие люди полностью подобны им самим. Каждый человек считал себя единственным в своем роде, полагая, что обделен какой-то существенной чертой в характере и потому вынужден так вести игру, чтобы никто не заметил этого, иначе он будет обнаружен и отвергнут обществом, как недочеловек. Бог попытался создать мир, основанный на любви, но потерпел явную неудачу и в своих заповедях призвал людей делать вид, что они обладают теми достоинствами, которыми он не сумел их наделить. Когда эта ошеломляющая мысль пришла Вассаго в голову, он сделал первый шаг к освобождению. Затем одним летним вечером, когда ему было двенадцать лет, до него наконец дошло: чтобы стать действительно свободным, абсолютно свободным, он должен действовать сообразно своему пониманию жизни, то есть вести жизнь, полностью отличную от той, которую ведет людское стадо, ставя превыше всего и удовлетворяя прежде всего свои собственные потребности. Единственным его желанием должно стать желание властвовать над другими, ибо этой властью его наделила осведомленность об истинном положении вещей в мире. В тот вечер он понял, что умение убивать и не чувствовать при этом никаких угрызений совести есть самая высшая форма власти, а облекать эту власть в плоть и кровь и есть самое высшее из всех наслаждений…

В те дни, до того как он умер и снова вернулся в мир живых и присвоил себе имя князя-демона Вассаго, он отзывался и жил под именем Джереми. Лучшим его другом был Тод Леддербекк, сын доктора Сэма Леддербекка, гинеколога, которого Джереми, когда хотел поддразнить Тода, называл 'классным коновалом'.

Утром того дня, в начале июня, миссис Леддербекк повезла Джереми и Тода в 'Мир фантазии', роскошный парк аттракционов, который неожиданно и сверх всяких ожиданий настолько преуспел в бизнесе развлечения, что стал теснить в нем даже 'Диснейленд'. Размещался он на невысоких холмах в нескольких милях к востоку от Сан-Хуан Капистрано, довольно далеко от густонаселенных мест, как в свое время где-то на задворках к северу от Лос-Анджелеса размещалась 'Волшебная гора', пока город не раздвинул свои границы и не обступил ее со всех сторон, и так же, как когда-то 'Диснейленд', построенный в сельской глубинке неподалеку от никому тогда не известного местечка под названием Анагейм, находился посредине ничейной земли. Сооружался 'Мир фантазии' на японские деньги, и это весьма беспокоило некоторых людей, веривших, что вскоре японцы могут вообще захватить всю страну; ходили также зловещие слухи, что мафия отмывала здесь свои денежки, и это еще более усиливало тайну и привлекало сюда толпы народа. Но в конце концов возымело значение то, что атмосфера здесь была самая непринужденная, горки крутые, а пища, как и всегда в такого рода заведениях, самая что ни на есть дешевая. 'Мир фантазии' и стал именно тем местом, где Тод хотел провести в компании своего лучшего друга и вне родительской опеки весь день, с утра и до десяти часов вечера, своего двенадцатилетия, а Тод обычно добивался всего, чего хотел, потому что был послушным мальчиком и все его любили: Тод до тонкостей освоил все правила двойной игры.

Миссис Леддербекк подвезла ребят к центральному входу и, когда они выскочили из машины, прокричала им вслед:

– Я приеду за вами в десять часов! Жду вас, мальчики, ровно в десять на этом месте!

Они купили билеты, и, когда вошли в парк, Тод спросил:

– С чего начнем?

– А ты как думаешь?

– Покатаемся на 'Скорпионе'?

– Идет!

– Рванули?!

Вмиг сорвались они с места и наперегонки помчались в противоположный конец парка, где на фоне чистого голубого неба возвышались катальные горки 'Скорпиона' – согласно телевизионной рекламе 'захватывающие дух гонки, равные по остроте жалу скорпиона'. Народу было мало, и им не приходилось то и дело уворачиваться от медленно, как стадо, бредущих по дорожкам людей. Их кроссовки громко стучали по асфальту, и каждый шлепок был как крик свободы. Они катались на 'Скорпионе', вопя во все горло и визжа от восторга, летели вниз, затем взмывали вверх и снова падали вниз, и, когда все это кончилось, они побежали к месту посадки и прокатились еще раз.

Тогда, как и теперь, Джереми обожал высокие скорости. Резкие повороты и неожиданные нырки аттракционов, бросавшие в холодный пот и заставлявшие в страхе сжиматься сердце, были в то время детской забавой, заменявшей ему насилие, которого он, даже сам того не сознавая, жаждал. После двух ездок на 'Скорпионе', после всех этих летящих-падающих-резко-поворачивающих-взмывающих наслаждений, Джереми был в отличном настроении.

Но Тод чуть было все не испортил, когда они шли к выходу из павильона после второй ездки. Обхватив одной рукой Джереми за плечи, он сказал:

– Старик, это будет самый классный день рождения, ты да я вместе, и никто нами не командует.

Их дружба, как и вообще само понятие дружбы, были сплошным обманом. Брехней. Враньем. Джереми ненавидел всю эту условно-пустословную галиматью. Тод же был доверху набит ею. Лучшие друзья. Кровные братья. Когда мы вдвоем, нас никому не осилить'.

Джереми не знал, что больше его донимало: то, что Тод без умолку болтал о дружбе и верности, думая, что и Джереми разделяет этот его телячий восторг, или то, что по глупости своей Тод и сам верил во всю эту чепуху. С недавнего времени у Джереми возникло подозрение, что некоторые люди так хорошо вошли в свою роль, что напрочь забыли, что участвуют в спектакле. Своей трескотней о дружбе, любви и сострадании они стали обманывать даже самих себя. Тод все более и более в его глазах становился похожим на одного из этих безнадежных дурачков.

Дружба означает, что имеется человек, который сделает для тебя то, чего в тысячи лет никогда не сделает для других. Дружба – это взаимовыручка, своеобразный военный союз, заключаемый против толпы сограждан, жаждущих не только набить тебе морду, но и ободрать тебя как липку. Подспудно все знали это реальное, основное значение понятия 'дружба', но никто никогда не говорил об этом вслух, и меньше всего Тод.

Позже, по пути из 'Дома призраков' в павильон под названием 'Болотное чудище', мальчики остановились у ларька, где продавали шоколадное пирожное с орехами. Они уселись под красным полотняным грибком на пластиковые стулья за пластиковый стол и стали за обе щеки уплетать быстротающие во рту сладкие сытные бруски, и все было прекрасно, пока Тод все не испоганил.