Кот припомнила те времена, когда она сама, будучи аленькой девочкой, не могла обрести ощущения безопасности, даже спрятавшись от своей матери и ее самых опасных дружков. Порой, когда ссоры или празднества становились слишком буйными, а шум голосов, пьяный смех и площадная брань приобретали силу смерча, который засасывал ее, надежно скрывавшуюся от разгулявшихся гостей, в свою середину, тогда вырвавшийся из-под контроля страх приобретал над нею такую власть, что Кот начинало казаться, будто ее сердце вот-вот разорвется и голова разлетится на куски. В этом случае она устремлялась мыслями в места более гостеприимные и, прямо сквозь заднюю стенку шкафа, уходила в страну Нарнию, о которой читала в чудесных и добрых книжках мистера Льюиса, или отправлялась навестить Жабий Дом или Дикий Лес из книги «Ветер в ивовых ветвях», или вдруг оказывалась в отдаленных королевствах, созданных ее собственным воображением.
Каждый раз ей удавалось вернуться из своих странствий, однако не раз и не два Кот мечтала о том, как чудесно было бы остаться навсегда в волшебном далеком мире, где ее не нашли бы ни мать, ни подобные ей люди, как бы хорошо они ни искали. Правда, и в этих воображаемых королевствах неизменно присутствовала опасность — куда же от нее денешься? — но зато там всегда были рядом верные и сильные друзья — как раз такие, каких ей не удавалось отыскать вне волшебных платяных шкафов.
И теперь, глядя сквозь узкое окошко на замершую в кресле девушку, Котай не сомневалась, что Ариэль нашла себе убежище и приют в такой далекой стране, что с нашим бренным миром ее больше не связывало ничто существенное. Проведя год в этой подземной темнице и страдая от знаков внимания, которые время от времени оказывало ей живущее наверху чудовище, Ариэль незаметно для себя заблудилась в покойных садах воображения и зашла так далеко, что вернуться назад без посторонней помощи ей было невыразимо трудно, если не сказать — невозможно.
Даже когда Ариэль подняла голову от книги, она не посмотрела ни на Кот, ни на дверь и ни на какой- либо иной предмет обстановки; даже при странном и непривычном розовом свете Котай увидела, что ее расфокусированный взгляд устремлен куда-то далеко-далеко в мир, вдвое отстоящий от нашего, и что глаза девушки до странности похожи на глаза кукол, которые во множестве ее окружали.
Убийца сказал служащим автозаправочной станции, что он еще не тронул Ариэль «в этом смысле», и Кот склонна была ему поверить. Растоптав ее невинность, Преступник почувствовал бы непреодолимое желание отнять и красоту Ариэль, а покончив с этим, он убил бы пленницу без всякой жалости. Тот факт, что Ариэль все еще была жива, свидетельствовал о том, что ее девственность пока не пострадала.
Но с другой стороны, день за днем, месяц за месяцем, она жила в страшной неопределенности и напряжении, ежечасно ожидая того, что ненавистный сукин сын решит наконец, что она достаточно «созрела». Каждый день ждать грубого нападения, думать о его отвратительном дыхании на своем лице, предчувствовать горячие и настойчивые руки на своем теле, предощущать его давящую тяжесть на своей груди, подробно представлять себе каждое унижение и грязное паскудство, на какое только способна его разнузданная, бесчеловечная фантазия — выдержать такое по плечу не каждому. А самое главное, что здесь, в подвальной комнате, от этого некуда было укрыться; Ариэль не могла ни сбежать на пляж, ни вскарабкаться на крышу, ни заползти под дом, как когда-то поступала Кот.
— Ариэль!
Вход в убежище, которое она для себя отыскала, должен был быть где-то между страниц книги, которую она держала в руках. В этом мире Ариэль только существовала — одевалась, ела, купалась, расчесывалась, — но жила она в каком-то ином измерении.
— Я твой ангел-хранитель, Ариэль. Я спасу тебя!
По мере того как девушка уплывала все дальше и дальше по дороге на свой личный остров Где-то- там, руки ее ослабли, и книга выпала. Соскользнув с края кресла, увесистый том упал на пол плашмя, однако звук удара был поглощен войлочными стенами и потолком, В Кот уловила один лишь еле слышный шепот. Ариэль же, даже не понимая, что уронила книгу, продолжала сидеть неподвижно.
— Я твой ангел-хранитель! — повторила Кот, мимоходом удивившись пришедшим на ум словам.
Теперь она боялась за Ариэль куда больше, чем за себя, и ее сердце колотилось с сумасшедшей быстротой.
— Твой хранитель…
Жгучие слезы, обессиливающие и расслабляющие, застилали глаза Кот. Это была роскошь, которую она не могла позволить себе в данных обстоятельствах, и Кот сердито заморгала, добившись наконец того, что слезы высохли, а окружающее перестало расплываться перед глазами.
Отвернувшись от запертой внутренней двери, она решительным движением распахнула наружную.
Та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та-та; та-та-та.
Когда Кот вышла из тамбура в первую подвальную комнату, ей показалось, что труба шумит гораздо громче, чем она себе представляла все время, пока рассмотрела пленницу.
Та-та-та, та-та-та, та-та-та…
С тех пор, как она заглянула через глазок в комнату Ариэль, едва ли прошло больше минуты.
Этот мерзавец, маньяк, импотент несчастный все еще мылся в своем душе. Легче легкого застать его там, беззащитного и голенького. Теперь, когда Кот знала, где томится под замком Ариэль, она могла больше не беречь пожирателя пауков для полицейского следствия.
Револьвер удобно расположился у нее в руке.
Не просто удобно, а великолепно.
Если бы она могла освободить Ариэль и незаметно выбраться с нею из дома, Кот несомненно предпочла бы этот вариант насильственным действием, однако ключей у нее не было, а взломать внутреннюю дверь наверняка было не просто.
Та-та-та, та-та-та, та-та-та…
У нее оставалась только одна возможность. Кот шагнула к лестнице, ведущей из подвала наверх.
В руке ее мерцала вороненая сталь.
Даже если убийца закончит принимать душ и выключит воду до того, как Кот успеет подняться на второй этаж, он все равно будет не одет и безоружен. Скорее всего, он еще будет вытираться полотенцем, поэтому ей придется войти в ванную комнату и выстрелить в упор, чтобы сбить его с ног, «потом разрядить в убийцу весь барабан. Первой пулей надо прострелить его сердце, второй — раздробить лицо, чтобы наверняка знать, что он мертв. Она не имеет права рисковать, не имеет права дать ему хоть полшанса. Нужно использовать все патроны, нужно нажимать на курок до тех пор, пока ударник не защелкает по донышкам стреляных гильз.
И она могла это сделать! Могла убить взбесившуюся сволочь и готова была убивать ее снова и снова, пока подонок не отправится туда, откуда пришел — в самое пекло ада. Она могла бы это сделать, и сделает!
Кот поднималась по бетонным ступенькам, стараясь наступать на свои собственные мокрые следы, не успевшие даже просохнуть; Котай Шеперд больше не собиралась прятаться, она уверенно шла из подземелья вверх, к свободе, к свету, живая и невредимая, навсегда возвращаясь из Нарнии в этот мир.
Та-та-та, та-та-та, та-та-та…
Обдумывая на ходу самый подходящий вариант, Кот спросила себя, не следует ли ей застрелить своего врага прямо сквозь занавеску душа — если, конечно, там действительно есть занавеска, а не кабинка со стеклянной дверью. Если она станет стрелять в убийцу не через дверь, значит, ей придется держать револьвер одной рукой, в то время как другой она должна будет отдернуть занавеску или распахнуть дверь. Подобный вариант казался Кот довольно рискованным, поскольку она начинала ощущать в пальцах и в запястьях какую-то подозрительную и в высшей степени неуместную слабость. Ее руки — от страха? от возбуждения? — дрожали так сильно, что уже сейчас ей приходилось держать оружие обеими руками, чтобы ненароком не уронить.
Сердце Кот стучало так же громко, как незакрепленная медная труба — она страшилась предстоящего столкновения даже зная, что безумный маньяк будет беззащитен и гол.
Так она достигла верхней площадки и шагнула в бельевую.
Нет, стрелять через занавеску нельзя. Она может ранить его легко или вовсе не попасть. Стреляя вслепую, она не сумеет точно поразить его в голову или в сердце.
