— Небо напоминало стеклянную чашу, которой накрыли землю. Казалось, можно разбить его брошенным камнем. Ты бывала в Орлином гнезде, штат Нью-Мексико?
— Нет.
— Я ехал на юг от Орлиного гнезда, по двухполосному шоссе, примерно в двадцати милях от Таоса. Две девушки шли навстречу по другой стороне дороги, ловили попутку, которая подвезла бы их на север.
Ветер над крышей обрел еще один голос, теперь он завыл, как стая койотов.
— Возраста они были студенческого, но не учились в колледже. Они были серьезно настроенными, ищущими, уверенными в себе, в туристических ботинках, с рюкзаками и накопленным опытом.
Он замолкает, то ли это театральная пауза, то ли он роется в воспоминаниях.
— Я увидел знамение и сразу понял, что это
Холли сожалеет, что напросилась на эту историю. Она закрывает глаза, чтобы не видеть образы, которые он начнет описывать.
— Птица летела футов на шесть выше их голов и на фут-два позади, но девушки не подозревали о ее присутствии. Они не подозревали, а я сразу понял, что означает эта птица. Ты знаешь, что символизировала эта птица, Холли Рафферти?
— Смерть, — отвечает она.
— Да, совершенно верно. Ты становишься полной душой. Я увидел птицу и поверил, что эти девушки помечены смертью, что долго им в этом мире не жить.
— И они умерли?
— В тот год зима наступила рано. Снегопады следовали один за другим, стояли сильные морозы. Весна затянулась, снег сошел уже летом, и их тела обнаружили только в конце июня, на заброшенном поле около Эрройо-Хондо, по другую сторону пика Уиллера, не так далеко от того места, где я увидел их на дороге. Я узнал девушек по фотографии в газете.
Холли безмолвно молится за родственников неизвестных ей девушек.
— Кто знает, что с ними случилось? — продолжает он. — Их нашли обнаженными, поэтому мы можем представить себе, что выпало на их долю. Но хотя нам может показаться, что смерть у них была ужасная и трагическая в силу их молодости, всегда остается вероятность, что у самой худшей из ситуаций есть светлая сторона. Если мы — ищущие, мы учимся на всем и развиваемся. Возможно, в каждой смерти есть моменты прекрасного и потенциал для трансцендентного.
Он включает фонарь, выясняется, что он, скрестив ноги, сидит напротив нее.
Если бы свет вот так внезапно зажегся раньше, она бы зажмурилась, повернула голову. Но теперь застать ее врасплох не так-то легко, да и незачем ей жмуриться или отворачиваться от света, потому что она ему несказанно рада.
На похитителе все та же лыжная шапочка-маска, в которой видны только обкусанные губы и серо- синие глаза. Он не обнажен и не разрисован кровью тех, кого убил.
— Пора идти, — говорит он. — Тебя обменивают на миллион четыреста тысяч долларов, а после того, как я получу деньги, придет время для решения.
Сумма поражает ее. Возможно, он лжет.
Холли потеряла счет времени, но она удивлена услышанным.
— Уже полночь со среды на четверг?
Он улыбается из-под вязаной маски.
— Еще вторник, час с небольшим пополудни, — отвечает он. — Твой муж убедил своего брата достать деньги быстрее, чем можно было рассчитывать. Все идет так гладко, словно катится на колесах судьбы.
Поднимаясь, он дает ей знак последовать его примеру, и она повинуется.
Синим шарфом он связывает ей руки за спиной, как было и в прошлый раз.
Вновь встав перед ней, нежно отбрасывает волосы со лба, ибо несколько упали на лицо. Руки у него не только белые, но и очень холодные, и, проделывая все это, он не отрывает взгляда от ее глаз.
Она не решается отвести глаза и закрывает их, лишь когда он прикладывает к ним толстые марлевые салфетки, увлажненные, с тем чтобы они прилипли к коже. Потом он трижды оборачивает вокруг ее головы шелковую ленту, которая удерживает салфетки на месте, и завязывает концы крепким узлом на затылке.
Его руки касаются ее правой лодыжки, отсоединяя металлическое кольцо, освобождая от цепи.
Он поднимает фонарь, чтобы осмотреть повязку, и она видит слабый свет, который проникает сквозь марлю и шелк. Вероятно, удовлетворенный проделанной работой, он опускает фонарь.
— Когда мы приедем на место обмена, шарф и салфетки я сниму, — обещает он. — Они необходимы только в дороге.
Поскольку не он бил ее и дергал за волосы, чтобы заставить кричать, ее слова звучат убедительно, когда она говорит:
— Ты никогда не обращался со мной жестоко.
В молчании он всматривается в нее. Она предполагает, что всматривается, потому что чувствует себя обнаженной, раздетой его взглядом.
Ветер по-прежнему ревет и завывает, не обещая ничего хорошего, и сердце у нее прыгает, словно заяц, бьющийся о стенки клетки.
Холли чувствует на губах его дыхание и усилием воли заставляет себя не отстраниться.
Выдохнув на нее четыре раза, он шепчет:
— Ночью в Гвадалупите небо такое далекое, что луна кажется совсем маленькой, а звезд, от горизонта до горизонта, больше, чем человеческих смертей со дня сотворения мира. Теперь мы должны идти.
Он берет Холли за руку повыше запястья. Она не дергается, хотя его прикосновение отвратительно, и он ведет ее через чердак к открытой двери.
За дверью ступеньки, по которым она поднималась днем раньше. Теперь он осторожно помогает ей спускаться. Со связанными руками она не может держаться за перила, поэтому всякий раз осторожно ставит ногу.
С чердака на второй этаж, на первый, потом в гараж, он руководит:
— Здесь площадка. Очень хорошо. Наклони голову. Теперь налево. Тут осторожнее. А там порожек.
В гараже она слышит, как он открывает дверцу автомобиля.
— Это тот самый микроавтобус, на котором тебя сюда привезли. — Он помогает ей залезть в кузов через заднюю дверцу. Ковер на полу такой же вонючий, каким она его и запомнила. — Ложись на бок.
Он уходит, захлопывает за собой дверцу. Поворот ключа в замке исключает даже мысль о том, что она сумеет выпрыгнуть из кузова по пути.
Водительская дверца открывается, он садится за руль.
— Это двухместный микроавтобус. Кабина не отделена от грузового отсека перегородкой, вот почему ты меня так хорошо слышишь. Ты хорошо меня слышишь?
— Да.
Он захлопывает дверцу.
— Я могу повернуться и увидеть тебя. Когда мы ехали сюда, рядом с тобой сидели люди, чтобы ты вела себя смирно. Сейчас я один. Поэтому, если где-то по пути нам придется остановиться на красный свет и ты начнешь кричать, чтобы тебя услышали, мне придется обойтись с тобой жестче, чем хотелось бы.
— Я не буду кричать.
— Хорошо. Но, пожалуйста, позволь мне объяснить. На пассажирском сиденье рядом со мной лежит пистолет с глушителем. Как только ты поднимешь крик, я возьму пистолет, обернусь и пристрелю тебя. Выкуп я все равно за тебя получу, мертвую или живую. Ты понимаешь?
— Да.
