последнее время родители очень часто работали дома. Они сейчас разрабатывали какой-то программный продукт для «Новой волны» и проводили целые дни напролет за своими компьютерами на втором этаже дома. При этом, естественно, им не было никакой необходимости ходить на работу.
Рэнди взял из холодильника банку кока-колы, откупорил ее, сделал пару глотков и отправился наверх, чтобы высушить одежду и заодно рассказать Питу и Марше, как он провел этот день. Он никогда не называл своих родителей папой и мамой, и ему это очень нравилось — они были ребята что надо. Иногда Рэнди даже казалось, что они уж чересчур по-свойски ведут себя с ним. У них была машина «Порше», они всегда на полгода опережали любую моду и всегда готовы были говорить с Рэнди на любые темы. Любые, включая секс, причем настолько раскованно, как будто они были ребятами из его класса. Если он когда- нибудь встретит настоящую блондинку, которая будет вешаться ему на шею, он скорее всего поостережется приводить ее в дом, так как побоится, что его отец покажется ей более настоящим парнем, чем он сам. Ему даже иногда хотелось, чтобы Пит и Марша были толстыми, неряхами и ужасно старомодными и чтобы они с глупым упорством настаивали на обращении к ним, как к папе и маме. Ему с лихвой хватало соперников в школе, вовсе ни к чему было иметь их еще и в семье.
Добравшись до верхней площадки лестницы, Рэнди вновь позвал родителей:
— Я обращаюсь к вам со словами героя Америки, Джона Рэмбо, я говорю вам: «Й-о-о!»
И на этот раз ответа не было.
В тот момент, когда Рэнди подошел к открытой двери кабинета, у него начали дрожать коленки. После приступа страха Рэнди, однако, не остановился, так как созданный им самим образ юного супермена не позволял ему признаться в своем страхе.
Рэнди переступил через порог, готовый высказать родителям все, что он думает об их молчании в ответ на его приветствие. Он был совсем не готов к тому, что он увидел, и застыл на месте, как будто пораженный молнией. Пит и Марша сидели за противоположными концами стола, их компьютеры были обращены друг к другу задними стенками. Глагол «сидеть» в данном случае не подходил к их положению в пространстве — они были буквально привязаны к стульям проводами, которые тянулись от них не только к компьютерам, но и к полу под их ногами. Трудно было сказать, откуда начинались эти провода — или из их тел, или из их компьютеров. Лица еще с трудом можно было опознать, но по большей части и на них уже началось странное соединение металла с живой плотью.
У Рэнди перехватило дыхание.
Но ноги вдруг вновь стали ему послушны, и он попятился назад. Рэнди услышал, как сзади него захлопнулась дверь.
Он закричал.
Прямо из стены по направлению к нему потянулись щупальца — наполовину из живой плоти, наполовину металлические. Вся комната показалась ему внезапно ожившей по воле злых духов, за каждой стеной чувствовалось присутствие какого-то организма или машины. Щупальца оказались весьма ловкими. Они обернулись вокруг тела Рэнди, связали ему руки, приподняли над полом и понесли навстречу родителям.
И Пит, и Марша продолжали оставаться в своих креслах, но на компьютеры они больше не смотрели. Они уставились на Рэнди своими сверкающими, зеленоватыми глазами, которые, казалось, кипели в глазницах.
Рэнди застонал. Он попытался вырваться, но щупальца крепко удерживали его.
Пит открыл рот, и оттуда вылетело полдюжины серебристых шариков. Они со скоростью пули вошли в грудь мальчика.
Тело Рэнди взорвалось от боли. Но эта обжигающая боль длилась лишь пару секунд, а потом сменилась ощущением страшного холода, этот холод начал разливаться по всему телу, подниматься к лицу.
Рэнди попытался вновь застонать, но не смог издать ни звука.
Щупальца через несколько секунд начали втягиваться в стену, увлекая за собой Рэнди и прижимая его спиной к штукатурке.
Холод к этому моменту уже разлился по всей голове и продолжал проникать в ноги и руки.
Еще одна попытка застонать. На этот раз он услышал звук своего голоса. Это было похоже на высокочастотное гудение электронного устройства.
Во вторник, во второй половине дня Мэг Хендерсон оделась потеплее, натянув на себя, кроме шерстяных брюк и спортивного свитера, еще и джемпер. Она села на своей кухне у окна, поставила перед собой бокал сухого вина, тарелку с крекерами и ломтиками сыра и начала читать роман Рекса Стаута о Ниро Вульфе. Все романы о Вульфе она прочитала много лет назад, но сейчас решила перечитать их заново. Возвращаться к знакомым книгам было приятно, так как люди в них всегда оставались прежними. Вульф был, как всегда, гениален и слыл гурманом. Арчи оставался человеком действия. Фриц по-прежнему готовил так, что пальчики оближешь. Никто из них не постарел с тех пор, как они расстались в прошлый раз, и ей ужасно хотелось именно в этом не отставать от любимых героев.
Мэг было восемьдесят лет, она на них и выглядела с точностью до минуты, уж себя-то не обманешь. Недавно она посмотрела в зеркало и не узнала себя, хотя вот уже много десятилетий видела перед собой это лицо. Лицо было чужим. Может быть, она ожидала увидеть на нем отсвет своей молодости, так как в душе она продолжала оставаться молоденькой девчонкой. К своему счастью, она не ощущала своих восьмидесяти лет. Конечно, кости были уже старыми, а тонус мышц — такой же, как у этого забавного существа из третьей части «Звездных войн», которую она смотрела по видео на прошлой неделе. Но, слава Богу, ее не мучили артрит и другие старческие болезни. Она жила по-прежнему в своем доме на Конкорд- серкл, старой кривой улочке, которая начиналась и заканчивалась на Серра-авеню. Она и Фрэнк купили этот домишко лет сорок назад, когда оба работали учителями в школе Томаса Джефферсона, в те времена, когда там же располагались начальные классы. Тогда Мунлайт-Ков был совсем маленьким городом. Четырнадцать лет назад она стала вдовой и живет с тех пор в своем домике одна. Она благодарна Создателю за то, что может иногда выходить за покупками, поддерживать свой дом в чистоте и готовить себе сама.
Еще больше она благодарна за то, что ей удалось сохранить ясность ума. Она боялась склероза или инсульта больше, чем инвалидности, так как эти недуги, оставив в неприкосновенности ее тело, отнимут у нее память и изменят ее как личность. Она старалась сохранить гибкость ума, перечитывая уйму книг самого разного рода, беря напрокат целые стопки видеофильмов и любой ценой избегая просмотра этих оглупляющих развлекательных программ по телевидению.
В половине пятого вечера Мэг уже дочитала роман до середины. В конце каждой главы она отвлекалась и смотрела в окно на дождь. Она любила все, что Господь Бог посылал на землю, — бури, ветры, холод, жару, так как разнообразие и крайности проявлений Божьего творения делали мир столь неповторимым и прекрасным. Она как раз смотрела на дождь, превратившийся недавно из проливного в моросящий, когда увидела в окно три широкие, темные и чудовищные фигуры. Они появились возле деревьев в задней части двора, футах в пятидесяти от того окна, у которого она сидела. Фигуры остановились на мгновение, возле их ног закрутился туман, и Мэг показалось, что они возникли из этого тумана и вот-вот исчезнут. Но, вместо того чтобы исчезнуть, они побежали прямо юее дому.
Когда три чудовища приблизились и Мэг разглядела их, она похолодела от страха. Это было нечто невообразимое, невиданное, их можно было сравнить разве что с ожившими химерами, спустившимися с крыш готических соборов.
Мэг поняла в этот момент, что начинается самое страшное — инсульт, причем в очень тяжелой форме. Правда, она никогда не думала, что инсульт может начаться с таких диких галлюцинаций.
Сомнений не было — вслед за галлюцинациями последует разрыв сосуда, питающего кровью мозг. Этот сосуд с хрупкими стенками уже судорожно пульсирует. Мэг все ждала, когда же ее мозг пронзит страшная взрывная боль, ждала, что правую или левую сторону ее тела сведет судорогой, которая обернется параличом.
Даже в тот момент, когда одна из химер, разбив окно, осыпав битым стеклом стол, смахнув со скатерти бокал с вином, бросилась на Мэг, свалила ее со стула, впилась в нее зубами и когтями, даже в этот момент Мэг продолжала удивляться тому, как странно начинается у нее инсульт. Только жуткая боль не удивляла ее. Она всегда знала, что смерть не бывает без боли. Дора Ханкенс, дежурный секретарь
