людей, с которыми у них установились тёплые отношения. Стараясь поставить себя на место социопата, я спросил себя: «Действительно, какое это удовольствие — убивать совершенного незнакомца?»
Увлёкшись самобичеванием, Панчинелло признался:
— Однажды вместо ноги в этом чёртовом ведре у меня застряла голова.
— Звучит забавно, — заметила Лорри.
— В том, как он это сделал, не было ничего забавного, — заверил её Носач.
— Зрители заулюлюкали, — Панчинелло покачал головой. — В тот вечер они прогнали меня с арены.
Таща за собой ручную тележку, которую сзади толкал Носач, Кучерявый сказал:
— Ты хороший парень, Панч. И это главное. Я бы гордился тобой, будь ты моим сыном.
— Спасибо, Кучерявый. Я тебе очень признателен.
— Да и что хорошего в том, что ты — клоун? — спрашивал Носач, похоже, самого себя. — Даже когда люди смеются вместе с тобой, они смеются над тобой. Вот и вся радость.
Тоннель упёрся в ещё одну массивную дубовую дверь, окантованную железом. За ней находился подпал «Дворца Сноу».
Трое мужчин достали мощные ручные фонарики. Яркие лучи пробежались по просторному помещению. Все поддерживающие потолок колонны уже заминировали, из брикетов взрывчатки торчали ранее установленные детонаторы.
Я предположил, что и четвёртое главное здание на городской площади, в котором находился окружной суд, также подготовлено к взрыву. Маленькому тихому городку Сноу-Виллидж в самом ближайшем будущем предстояло попасть в срочные сообщения мировых информационных агентств, а потом на экраны телевизоров и страницы газет.
Пекари — народ любопытный, особенно если в рецепте что-то не сходится, вот я и спросил Панчинелло:
— Почему здесь электрические фонарики, а в тоннелях — свечи?
— Потому что такие тоннели могут освещаться только свечами, — ответил маньяк. — Я терпеть не могу фальши, которая в этом пластиковом, полиэстерном мире пытается проникнуть повсюду.
— Я не понимаю.
Он посмотрел на меня с жалостью.
— Ты не понимаешь, потому что ты — не артист.
Фраза эта ничего для меня не прояснила, но мы уже приближались к старинному грузовому лифту с широкими бронзовыми воротами вместо двери. Подъёмному механизму, системе блоков и противовесов, хватило мощности, чтобы доставить из подвала на первый этаж ручную тележку с коробками, полными денег.
Мы преодолели четыре лестничных марша и попали на кухню, уже на первом этаже дворца. Лучи фонариков вырывали из темноты керамические поверхности разделочных столов, полированную медь кухонной посуды, матовые стеклянные панели дверок буфетов.
На одном из разделочных столов я заметил большую квадратную вставку из полированного гранита, идеальную поверхность для раскатки теста. Даже если Корнелий и был жадным, сосущим кровь эксплуататором, пожирающей младенцев свиньёй, как охарактеризовал его Кучерявый, что-то в нём было и хорошего раз создал он своему кондитеру все необходимые условия для приготовления качественной выпечки.
— Посмотри, какая большущая плита, — Носач на правил луч фонарика на плиту.
— Наверное, на ней готовили настоящую еду, не гамбургеры с чипсами, — заметил Кучерявый.
— Потому что и плита настоящая, — кивнул Панчинелло.
Носач положил фонарь на один из разделочных столов, взялся за рукоятку, приводящую в движение подъёмный механизм. Заскрипели тросы, тележка с коробками денег начала медленный подъем. По его завершении Кучерявый положил свой фонарь рядом с фонарём Носача, открыл бронзовые ворота и выкатил тележку с коробками на кухню.
Панчинелло выстрелил Носачу в грудь, Кучерявому — в спину, потом всадил в каждого, когда они, крича, корчились на полу, ещё по две пули.
Глава 19
От неожиданности и жестокости этих убийств у Лорри, похоже, перехватило горло, но я, думаю, вскрикнул. Полной уверенности у меня нет. Потому крики жертв, пусть они и быстро оборвались, полностью перекрыли тот придушенный хрип, который мог вырваться из моей груди, но, возможно, и не вырвался.
Точно я знаю другое: меня едва не вырвало. Тошнота подкатила к горлу, но внезапно слюнные железы резко увеличили свою производительность, и поток горькой слюны не пустил вверх желудочную желчь.
Плотно сжав зубы, часто дыша носом, я шумно сглотнул, и охватившая меня злость свела на нет рвотный рефлекс.
Эти убийства испугали и разъярили меня даже больше, чем убийство Лайонела Дейвиса, нашего библиотекаря. Почему так случилось, я сказать не могу.
Я находился в непосредственной близости от этих жертв, а от Лайонела, когда тот, получив пулю в голову, свалился за стойку, довольно-таки далеко. Может, в этом и причина. Мне в нос ударил запах самой смерти, а не только слабый запах крови, смешанный с вонью: кто-то из клоунов, умирая, обделался.
А может, эти убийства так подействовали на меня, потому что убийца и обе его жертвы были сообщниками и незадолго до того, как Панчинелло открыл огонь, заверяли друг друга во взаимной любви и дружбе.
На этот раз жертвами стали низкие люди, тут двух мнений быть не могло, но таким же был и сам Панчинелло. А где ещё можно чувствовать себя в безопасности, как не среди таких же, как ты?
Волки не убивают волков. Гадюки не кусают гадюк.
И только в человеческом обществе брат должен остерегаться брата.
Шесть пуль столь наглядно преподали мне этот урок, что я застыл как громом поражённый. Не мог вдохнуть, не мог пошевелиться.
Вытащив из рукоятки пистолета обойму с четырьмя оставшимися патронами и вставляя новую, Панчинелло неправильно истолковал нашу реакцию на случившееся. Он улыбался, довольный собой, полагая, что и мы довольны им в не меньшей степени.
— Я вас удивил, так? Готов спорить, вы думали, я уложу их, лишь когда мы загрузим деньги в микроавтобус, перед самым отъездом из города? Но вы можете мне поверить, я выбрал наиболее удобный момент.
Возможно, даже если бы мы с Лорри не вляпались в эту историю, он бы убил своих сообщников на этом самом месте. Три миллиона долларов — убедительный мотив для убийства.
— Это мой свадебный подарок, — говорил он с таким видом, будто преподнёс нам тостер или чайный набор и ожидал в должный срок получить открытку со словами благодарности.
Назови мы его безумным или злым, продемонстрируй отвращение или гнев, вызванные его безжалостностью, мы бы, скорее всего, подписали себе смертный приговор, который маньяк тут же привёл бы в исполнение. Когда пузырёк с нитроглицерином балансирует на острие меча, не нужно усложнять ситуацию, пытаясь станцевать чечётку.
И хотя я понимал, что по нашему молчанию он может понять наши истинные чувства, я не знал, что и сказать, даже если бы не лишился дара речи.
Не в первый раз, и уж точно не в последний, спасла нас Лорри:
— Ты сочтёшь адекватной нашу благодарность, если мы назовём нашего первого сына Конрадом?
Я подумал, что он посчитает её предложение чистым подхалимажем и обидится за столь явную попытку манипулировать им. Конечно же, я ошибся. Она сделала идеальный ход.
