— Почти наверняка подойдёшь, — возразил я.
— Опять в ведро попадёт голова, а не нога, — предсказал он. — Так бывало всегда.
Лорри попыталась сыграть на эмоциях:
— Ты — её дядя.
— А ты — мой брат, — обратился он ко мне. — И где ты был все эти девять лет, когда американская система правосудия распинала меня? Как Понтий Пилат, ты умыл руки.
Иррациональность его обвинения, и мания величия, это ж надо, сравнить себя с Иисусом, не требовали ответа.
— И вот ещё что неправильно с чёрными людьми, — продолжил он. — Сперма чёрного человека должна быть чёрной, как у белого — белой. Но она тоже белая. Я видел достаточно порнофильмов.
Бывают дни, когда мне кажется, что за всю историю литературы мир, в котором мы живём, наиболее точно отражён в фантасмагорическом королевстве, куда Льюис Кэрролл отправил Алису.
Лорри не унималась: .
— Рано или поздно анафилактический шок убьёт Энни. И случиться это может при следующей процедуре диализа. Мы не можем идти на такой риск. Мы загнаны в угол. Практически у неё осталось…
У Лорри перехватило дыхание, так что фразу пришлось заканчивать мне:
— Практически Энни осталось только два дня.
Произнеся эти слова, я почувствовал, как ледяные пальцы сжали мне сердце, и какие-то мгновения не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Значит, опять все возвращается к старому, доброму Панчинелло, — изрёк мой брат. — Величайшим клоуном в истории человечества станет Панчинелло Бизо. Но нет, Панчинелло Бизо будет величайшим воздушным гимнастом нашей эпохи! Да только мне не позволили им стать. Никто не сможет отомстить за смерть матери лучше Панчинелло! Да только деньги я сохранить не смог и ещё лишился яиц. И снова из всех людей только Панчинелло, один-единственный Панчинелло, может спасти маленькую Энни Ток, которую правильнее называть Энни Бизо. Только Панчинелло! Но в результате она всё равно умрёт, потому что, потому что, как и в прошлые разы, это всего лишь интрига, затеваемая с тем, чтобы вновь посадить меня в лужу.
Его речь добила Лорри. Она поднялась со стула, отвернулась от Панчинелло, её начала бить дрожь.
Я смог выдавить из себя только одно слово:
— Пожалуйста.
— Уходи, — сказал он мне. — Возвращайся домой. Когда эта маленькая сучка умрёт, похорони её на баптистском кладбище рядом с безымянным младенцем, чью жизнь ты украл.
Глава 60
Когда мы вышли из совещательной комнаты в коридор, Шарлей Коулман сразу все поняла по выражению наших лиц. Раскрыла объятья Лорри, и Лорри, рыдая, припала к её груди.
Мне же очень хотелось повернуть время вспять, вспоминая, что произошло в последние полчаса, и вновь обратиться к Панчинелло, найти другие, более убедительные слова.
Разумеется, я знал, что ещё один разговор с ним не приведёт к иному результату, как не приведут десять разговоров, сто. Говорить с ним всё равно что говорить с ветром, слова глохли, не долетали до него.
Я знал, что не подвёл Энни, что наш приезд сюда был обречён на провал. И тем не менее чувствовал, что подвёл её, и такое меня охватило отчаяние, что я сомневался, хватит ли мне сил дойти до автомобильной стоянки.
— Фотография, — внезапно вспомнила Лорри. — Фотография Энни осталась у этого мерзавца.
Она могла не уточнять. Я знал, почему мрачно сверкнули глаза, а губы в отвращении закаменели.
Я тоже не хотел, чтобы в уединении камеры он смотрел на фотографию Энни и утолял свою жажду жестокости мыслями о её болезненной смерти.
Вернувшись в совещательную комнату, я нашёл его на том же месте, только охранник уже собрался снять наручники, которые приковывали Панчинелло к столу.
— Фотография принадлежит нам.
После короткого колебания он протянул мне фотографию, но не отпустил, когда я взялся за другой её край.
— Как насчёт открыток? — спросил он.
— Каких открыток?
— На мой день рождения и Рождество.
— Да, конечно.
— От «Холмарка». Как мы и договорились.
— Мы ни о чём не договорились, сукин ты сын.
Кровь бросилась ему в лицо.
— Не смей оскорблять мою мать.
К этому он относился серьёзно. Я это знал.
Но тут же злость ушла из него.
— Но я забыл… она ведь и твоя мать, не так ли?
— Нет. Моя мать дома, в Сноу-Виллидж, рисует игуану.
— То есть на сладости денег не будет?
— И на чипсы тоже.
Такое отношение вызвало у него неподдельное удивление.
— А как насчёт романов Констанс Хаммерсмит?
— Дай мне фотографию.
Отдав фотографию, он повернулся к охраннику:
— Нам нужно ещё несколько минут, чтобы закончить разговор.
Охранник посмотрел на меня.
— Сэр?
Я просто кивнул, не доверяя собственному голосу.
Охранник проверил, хорошо ли закреплены наручники, и вышел из совещательной комнаты, закрыл дверь и остался у стеклянной панели, наблюдая за Панчинелло.
— Ты привёз с собой заявление, которое я должен подписать? — спросил Панчинелло.
Ответила ему Лорри. Она стояла на пороге совещательной комнаты, держа дверь открытой, чтобы я мог побыстрее выйти.
— У меня в сумочке три экземпляра. Заявление составлено хорошим адвокатом.
— Заходи, — попросил он. — Закрой дверь.
Лорри присоединилась ко мне, и у неё, как и у меня, наверняка возникла мысль о том, что он опять нас разыгрывает, чтобы вновь отказать.
— Когда мы это сделаем?
— Завтра утром. В больнице в Денвере всё готово. Им нужно сообщить за двенадцать часов.
— Сделку, которую мы заключили…
— Мы выполним все условия, — заверила его Лорри, доставая из сумочки ручку и три экземпляра заявления с просьбой отпустить его в больницу для операции по пересадке почки маленькой девочке.
Он вздохнул.
— Я люблю эти детективные романы.
— И шоколадные батончики, — напомнил я ему.
— Когда мы вели переговоры, я не знал, что мне придётся отдать почку. Вы многого просите, учитывая, что уже лишили меня яиц.
