Художник-мультипликатор, в принципе, должен быть шутником. Но если у Лэнни и имелись задатки шутника, то они очень уж долго подавлялись. Общаться с ним было приятно, но обычно он никого не смешил.
И Билли не поставил бы свою жизнь (или даже десятицентовик), что Лэнни Олсен столь жестоко подшутил над ним.
Он вспомнил, каким потным, озабоченным, расстроенным был его друг на автомобильной стоянке у таверны вчерашним вечером. Лэнни ничего не умел скрывать. Если бы он мечтал стать актёром, а не художником-мультипликатором и если бы его мать не заболела раком, в итоге он бы всё равно оказался копом с отрицательными отзывами в личном деле.
Присмотревшись к дому, убедившись, что никто не наблюдает за ним из окна, Билли пересёк лужайку, прошёл мимо парадного крыльца, посмотрел на южную сторону дома. И там светились все окна.
Он обошёл дом сзади, держась на некотором расстоянии, увидел, что дверь чёрного хода открыта. Полоса света, словно ковёр, лежала на заднем крыльце, приглашая переступить порог кухни.
Такое откровенное приглашение предполагало наличие ловушки.
Но Билли уже не сомневался, что в доме он найдёт мёртвого Лэнни.
На похороны Лэнни не пришли бы тысячи скорбящих, их не набралась бы и сотня, хотя некоторые заметили бы, что его нет с ними. Не весь мир, но некоторые.
Когда Билли делал свой выбор, сохраняя жизнь матери двоих детей, он понятия не имел, что выносит смертный приговор Лэнни.
Если бы знал, возможно, принял прямо противоположное решение. Обречь на смерть друга куда труднее, чем безымянного незнакомца. Даже если незнакомец этот, точнее, незнакомка — мать двоих детей.
Ему не хотелось об этом думать.
В конце двора находился пень, оставшийся от давно срубленного дуба. Диаметром четыре фута, высотой — два.
С восточной стороны в пне было дупло, в дупле лежал пластиковый пакет с запасным ключом.
Взяв ключ, Билли осторожно обошёл дом, вернувшись к сливовому дереву. Вновь оглядел фасад. Лампы никто не выключил. В окнах не мелькали лица. Нигде не шевелились портьеры.
Какая-то его часть хотела позвонить по номеру 911, вызвать подмогу, рассказать обо всём. Но он подозревал, что это будет поспешным и непродуманным решением.
Билли не понимал правил этой странной игры, не знал, что убийца полагает
Билли уже побывал в шкуре подозреваемого. Подобные ощущения изменили его. Существенно.
И повторения пройденного ему никак не хотелось. В тот раз он потерял слишком большую часть себя.
Билли вышел из-за сливового дерева. Не торопясь поднялся на переднее крыльцо, прямиком направился к двери.
Ключ сработал. Замок не заскрежетал, петли не заскрипели, дверь открылась без единого звука.
Глава 11
В викторианском доме было викторианское фойе с тёмным деревянным полом. Обшитый деревянными панелями коридор вёл в глубину дома, лестница — на второй этаж.
На стене, приклеенный скотчем, висел лист бумаги с нарисованной на нём кистью руки. Вроде бы Микки-Мауса: толстый большой палец, ещё три пальца, запястье.
Два пальца прижимались к ладони. Большой и указательный образовывали револьвер со взведённым курком, нацеленный на ступени.
Билли послание понял, все так, но предпочёл на какое-то время проигнорировать.
Дверь оставил открытой, на случай, если ретироваться придётся быстро.
Держа револьвер дулом к потолку, прошёл через арку в левой части фойе. Гостиная выглядела точно так же, как при жизни миссис Олсен, десятью годами раньше. Лэнни ею практически не пользовался.
То же самое относилось и к столовой. Лэнни ел главным образом на кухне или в кабинете перед телевизором.
В коридоре, на другом листе бумаги, приклеенном скотчем к стене, вторая рука целилась в сторону фойе и лестницы.
Хотя телевизор в кабинете не работал, языки пламени мерцали в газовом камине, а под псевдозолой светились псевдоугли.
В кухне на столе стояла бутылка «Бакарди», двухлитровая пластиковая бутылка «Кока-колы», ведёрко со льдом. На тарелке лежал нож с зазубренным лезвием, лайм, три отрезанных от него кружка.
За тарелкой стоял высокий запотевший стакан, до середины наполненный тёмной жидкостью. В стакане плавал кружок лайма и несколько наполовину растаявших кубиков льда.
Выкрав первую записку с кухни Билли и уничтожив её вместе со второй, чтобы спасти свою работу и надежду на пенсию, Лэнни пытался заглушить чувство вины ромом с «кокой».
Если бутылки «Кока-колы» и «Бакарди» были полными, когда он взялся за сей труд, то пройденного пути вполне хватило для того, чтобы пары алкоголя до утра затуманили память и заглушили совесть.
Дверь в кладовую была закрыта. И хотя Билли сомневался, что выродок затаился среди полок с консервами, ему не хотелось поворачиваться к закрытой двери спиной, не выяснив, что за ней находится.
Прижимая правую руку к боку, выставив перед собой револьвер, левой он резко повернул ручку и рванул дверь на себя. В кладовой его никто не ждал.
Из ящика столика у раковины Билли достал чистое посудное полотенце. После того как тщательно протёр и ручку ящика, и ручку двери в кладовую, засунул один конец полотенца за пояс и оставил висеть как тряпку, которой обычно протирал стойку.
На столике около плиты лежал бумажник Лэнни, ключи от автомобиля, карманная мелочь и мобильник. А также табельный пистолет калибра 9 мм с кобурой «Уилсон комбат», в которой он носил оружие.
Билли взял телефон, включил, нашёл в меню голосовую почту. Единственное сообщение он сам и отправил:
Прослушав собственный голос, он стёр сообщение.
Может, и допустил ошибку, но не видел другого способа доказать свою невиновность. Поскольку сообщение указывало на то, что он рассчитывал увидеться с Лэнни прошедшим вечером и злился на него.
Злость превращала его в подозреваемого.
Он размышлял об оставленном на мобильнике Лэнни сообщении, пока ехал к автостоянке у церкви и шёл по лугу к дороге, ведущей к дому Лэнни. Решил, что лучше всего сообщение стереть, если уж он найдёт на втором этаже то, что ожидал найти.
Он выключил мобильник и посудным полотенцем стёр все отпечатки пальцев. Положил на столик,
