Однако, чтобы задать столь прямой вопрос, Наполитино сначала пришлось бы сообщить Билли о его конституционном праве молчать и отвечать на дальнейшие вопросы в присутствии адвоката.
Билли Уайлс стал подозреваемым.
Уже стоял на краю пропасти.
Никогда раньше Билли не приходилось столь лихорадочно перебирать варианты, рассматривая все «за» и «против», отдавая себе отчёт в том, что каждая секунда промедления с ответом усугубляет его вину.
К счастью, ему не пришлось имитировать изумление. Челюсть отвисла сама по себе.
Не доверяя своей способности убедительно изобразить злость или даже негодование, Билли вместо этого сыграл искреннее удивление: Господи, вы же не думаете?… Вы
Наполитино ничего не сказал.
Как и Собецки.
Но они оба пристально смотрели на него.
— Разумеется, вы должны рассматривать такую возможность, — пожал плечами Билли. — Я понимаю. Да. Все правильно. Пройдите в дом, если хотите. Посмотрите сами.
— Мистер Уайлс, вы предлагаете нам обыскать ваш дом на тот случай, что там могут быть посторонние или кто-то ещё?
Его пальцы сжимали патроны, а перед мысленным взором возник труп Коттла, едва различимый в нише между тумбами стола.
— Ищите, кого хотите, — весело ответил он, словно теперь до него окончательно дошло, что требуется копам. — Валяйте.
— Мистер Уайлс, я не прошу у вас разрешения обыскать ваш дом. Вы это понимаете?
— Конечно. Сам знаю. Все нормально. Прошу в дом.
Если копов приглашали зайти, любые вещественные улики, найденные ими, могли представляться в суд. Если они входили без приглашения, без ордера на обыск, только на основании подозрений, что в доме находился человек, которому грозила опасность, суд отмёл бы такие улики.
Сержанты могли оценить добровольное желание Билли сотрудничать с полицией как признак невиновности.
Он настолько расслабился, что вытащил руки из карманов.
Если он настолько открыт, расслаблен, готов всячески им помогать, они могли решить, что ему нечего скрывать. Могли даже уехать, не обыскав дом.
Наполитино глянул на Собецки, тот кивнул.
— Мистер Уайлс, раз уж вы считаете, что будет лучше, если я загляну в дом, тогда я быстренько пройдусь по нему.
Сержант Наполитино обошёл патрульную машину спереди и направился к крыльцу, оставив Билли с Собецки.
Глава 30
Кто-то сказал, возможно, Шекспир, возможно О. Джи Симпсон[13] , что вина проявляет себя из страха проявиться. Билли не мог точно вспомнить, кто так точно облёк эту мысль в слова, но теперь остро чувствовал на себе истинность этого афоризма.
Сержант Наполитино тем временем поднялся по лестнице. На крыльце переступил через плоскую бутылку и все уменьшающуюся лужицу виски.
— Чистый Джо Фрайди[14].
— Извините?
— Это я про Винса. Очень обстоятельный. Глаза бесстрастные, лицо каменное, но на самом деле он не так суров, как может показаться с первого взгляда.
Сообщив имя Наполитино, Собецки, казалось, показывал Билли, что тот снова пользуется полным его доверием.
Но Билли, остро чувствуя обман и попытки манипулирования, подозревал, что доверием к нему сержанта обольщаться не стоит, оно столь же истинное, как заверения паука в том, что он встретит залетевшую в его паутину муху, как родную сестру.
Вине Наполитино уже исчез в дверном проёме.
— Вине по-прежнему слишком хорошо помнит всё то, чему его учили в академии. Когда он немного пообтешется, уже не будет так сильно напирать.
— Он лишь выполняет свою работу, — ответил Билли. — Я понимаю. Это нормально.
Собецки остался на подъездной дорожке, потому что всё-таки подозревал Билли в совершении какого-то преступления. Иначе оба помощника шерифа отправились бы обыскивать дом. Сержант Собецки остался рядом с Билли, чтобы схватить его, если бы тот бросился бежать.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — ответил Билли. — Мне очень жаль, что я доставил вам столько хлопот.
— Я про твой желудок.
— Не знаю. Наверное, съел что-то не то.
— От чего у тебя не может болеть живот, так это от «чили» Бена Вернона, — заметил Собецки. — Его соус такой вкусный, что может вылечить любую известную науке болезнь.
Понимая, что невиновный человек, которому нечего бояться, не будет озабоченно смотреть на дом, ожидая, когда же Наполитино закончит обыск, Билли повернулся к дому спиной, принялся разглядывать долину, виноградники, залитые золотым солнечным светом, далёкие горы, кутающиеся в синей дымке.
— А вот от краба такое возможно, — продолжил Собецки.
— Что?
— Краб, креветки, омары, если они чуть несвежие, могут устроить в животе целую революцию.
— Вчера я ел лазанью.
— Ну, от неё-то не отравишься.
— Я готовил её сам. Может, она и стухла, — Билли старался поддерживать беседу.
— Давай же, Вине, — в голосе сержанта послышались нотки нетерпения. — Я знаю, ты парень дотошный. Мне-то ты ничего не должен доказывать. — Он повернулся к Билли. — Чердак в доме есть?
— Да.
Сержант вздохнул.
— Он захочет обследовать и чердак.
С запада прилетела стайка птиц, спикировала к самой земле, чуть поднялась, снова спикировала. Это были дятлы, которые обычно в такую жару предпочитали укрываться от солнца в листве.
— Ты на них охотишься? — спросил Собецки, предлагая Билли мятные пастилки.
Мгновение Билли недоуменно смотрел на пастилки. Потом вдруг осознал, что руки у него снова в карманах и пальцы перебирают патроны.
Он вытащил руки из карманов.
— Боюсь, мне сейчас не до охоты, — и взял пастилку.
— Как я понимаю, это случайность, — заметил Собецки. — Ты же постоянно имеешь дело со спиртным.
— Вообще-то, я почти не пью, — Билли посасывал пастилку. — Я сегодня проснулся в три часа ночи, в голову полезли всякие мысли, я начал волноваться о том, чего всё равно не могу изменить, решил, что стаканчик-другой позволит расслабиться.
— У нас у всех бывают такие ночи. Я называю их «тоскливая тоска». Спиртным тут не поможешь.
